Борис Фэрр…
Он любит стихи, и это было бы еще пол беды.
Но стихи тоже его любят, и от этой взаимности выигрывает читатель, срывая Джек пот, даже не делая ставки: не болея и не проклиная, не теряя, не кусая губы в кровь и вены в синь, не ревнуя, не завывая на Луну, не сочась ночной влагой слез…ничего этого. Только красивый и глубокий конечный результат. Фэррия чувств, эмоций, образов, смыслов, тем, настроений…и море жизни, оголенной правдой неповторимой роли поэта.
Поэта беззакония. И читатель, только читает и танцует внутри себя, не мучаясь, если умеет читать не глазами. Если в стихах ищет не только удовольствие созвучий и совпадений, но и себя другого.
Три темы, которые показались мне ведущими в поэзии Ферра инкогнито: первой скрипкой - тема безумия, которое спасает мир. Второе дирижерство – проблемы времени, и третье - его проявленность в темпах от аллегро до крещендо – мотив Скорости, в самых разных ее проявлениях – от образа, до внутренней ритмической организации сюжета и звукописи.
Ничто так не мешает чувственному постижению мира в себе и вокруг нас, как ум. И каждый настоящий поэт – волчьим чутьем это ощущает, и обрекает себя то на временное, как Батюшков, то на периодическое, то на постоянное безумие. Это не имеет ничего общего с клиникой , скорее наоборот, клиника этого явления – недопонятый современной медициной процесс. Не каждый безумец - художник проявленный, но почти каждый настоящий художник – безумец. Потому что норма никогда не увидит дальше носа. А поэзия – искусство запредельного, это растождествление себя с собой ради мира. И ни одна наука никогда не пойдет на такие откровенные жертвы, как искусство, может поэтому оно и святое. Но зато, ни одна из них никогда так близко и не подойдет к правде, и даже к истине, ближе, чем играющий словами мастер.Это состояние либо яркой вспышки, либо волглова толчка тихой волны изнутри, когда ты бежишь на свидание с бумагой. Это волна обо всем сразу, когда ты сам меньше точки , но знаешь и понимаешь все про все. И ты боишься, что эта грань может больше никогда не вернуться, если однажды ты упустишь миг, и ты пишешь как в последний раз. И ты торопишься, не успевая врать даже самому себе. Б.Ферру это удивительно удается, каждый рисунок – как последний. Почти всегда. Это создает тот неповторимый разрешительный флёр безумия, которым заражаешься, но не на время, а на автора, его герцы волны. И приходя в следующий раз, ты уже снова безумен. Перед его новым последним. И никогда уже не сможешь читать этого автора спокойным созерцанием ума. А если не удастся поймать волну, то просто будешь ее ждать. И это плата, за чужую одержимость истиной…
Местечковый Jazz
-Я одержим.
За что мне
эти муки?
Когда луна
выходит
на прогон
финальный,
собирая звуки
в отчетливый
до обморока
стон -
фатальный,
Я сжимаю руки.
У каждого поэтически одержимого – свои спутники-образы, которые расширяют параллелизмом ассоциаций оттенки безумия. Фаворитом здесь, конечно же, Луна – как носительница темных подсознательных слоев в человеческом тотеме, одинокий волк – как перекличка с двойственностью человеческого сознания, в проявленных и непроявленных сторонах, которые иногда настолько разнятся «во мне два я – два полюса планеты» - что только осознание этой проблемы помогает ее перевести на мирные поэтические рельсы. Поэты – всегда оборотни, потому что жить в творчестве, это значит - обязательное умение выходить из себя и погружаться в другое : человека, растение, камень, облако. Потому что суть вещей невидима для глаз, все настоящее скрывается за красивой или безобразной обёрткой мира видимого, где история Сирано возможна только в социальном человеческом варианте. Система кнута и пряника в природе работает в других векторах и тенденциях, ближе к сердцу и непредвзятой гармонии.
Формально,
Я - Маэстро Щукин,
играющий на свадьбах
с похорон.
Но инфернально -
Оборотень в трюке.
В ловушке.
Гипнотический закон
игры
в реальность,
Сглаз старухи,
Луной преображенный
Волчий сон:
Опальный,
в изощренной фуге,
Я вою.
Я бегу из дома вон.
Законы одержимости текут даже не в другую сторону , отличную от обыденных событий. Они существуют для другого. Познание света через концентрацию тьмы, наверное, одно из условий его существования.
Тема постижения главного закона безумия – закона любви – в поэзии Бориса Фэрра, разыграна мировым симфоническим оркестром эмоций от влажного восторга до плачущего изнеможения боли.И все-таки, внутренний движок автора на постижение этого безумия в сторону истины, остается на отметке времени минора. И для этого вокруг существует гораздо больше причин, чем для утверждения обратного.
Поэты всегда лгут...
Поэты всегда лгут...
Он принял сувенир
Занудной боли
Как новое искусство развлеченья,
Как трепетное право быть несчастным.
И этим новым знаньем одержим...
или
ВЕСНА (Часть первая: Сестра)
ВЕСНА (Часть первая: Сестра)
Весна –
Досадно
Лун приливом слыть израненной.
Течь поцелуями
В ненужные свидания –
Не с тем…
Эн Ли
Эн Ли
Прости меня, милый
Хотя бы за то,
Что в чокнутом мире
Я верю в закон –
Закон совпаденья
Распахнутых губ,
Закон превращенья
Страданий в игру.
Берта
Берта
Тени кажут
Ночной шрифт.
Это вотчина Зигмунда Фройда,
Эти волчьи этюды внутри.
Мы с тобой -
Одичавшие, Фройндин,
Это просто изношенный
крик...
Но именно в этом изношенном крике, то, зачем мы возвращаемся к таким пронзительным стихам. Они питают и будят. Они не лгут. Настоящая красота болезненна. И сама очень часто приносит боль. Это необычная боль, каждый находит для нее свои слова. Это может быть светлая печаль, дорогая тоска, щемящая и неповторимая. Счастье одинаково, или близко к тому. Счастливые стихами не сорят. Наши тени разрозненности соединяют сильнее света. Это не закон. Это выход. Дверь, в которую стучится каждый, но входят единицы. Потому что мы не на Небе. Мы на земле. Такие чувства не оглушают, а греют, они никогда не вызывают стерилизацию зависти или раздражения со стороны. Потому что – за все заплачено автором. Болью, бессонницей, шершавой прокуренной ночью , одиночеством как приговором. Кто же станет завидовать боли. И так ,темное становится светом. Самые красивые бабочки летают в ночном свете. Ночь – художник. День – документальный хроникер. Для поэзии – живого постижения образа, раскрытия сознательных границ , именно такой коктейль – не тихого услащенного красивого рая, а обнадеживающего сумрака контрастов – целительная и многообщеющая юдоль творческой мастерской. Поэзия иногда так похожа на юродство, добровольно принятое безумие.
Для продолжения мотива этой темы , автор очень часто обращается к созвучным в поведении линиям, другим суггестивным состояниям – сну, забытью или бреду.
Сон проживания не в воле дурака,
Не в логике зашрамленных событий.
Не в формулах. Достаточно забыть их,
И отпустить "реальность" с поводка.
Чтобы «отпустить реальность с поводка» существует несколько стандартных способов, тоже патронирующих тему сумасшествия в рамках поэтического постижения и себя и мира – алкоголь, кальян, любовь, творчество, желание, сомнамбулизм – это так называемые состояния измененного сознания. Которые тоже встречаются в творчестве Фэрра как возможный вариант восприятия событий со стороны для постижения сути вещей изначальностью чувств.
/Переживания проживания/
Но мы уже в засвеченном миру. В том самом. (Здесь сбивается статистка?) Но нет, как будто завершив игру, шофер сакраментален: Это близко. Мне близко? Хорошо. Чего терять? Мы тормозим. Я выхожу у дома.С названием "Отель плывущих вспять". C названием, которое знакомо. И, пораженный, я уже внутри. Нет ни души, ни боя, ни консьержа. Одно мгновенье разумом сотри. В одно мгновенье разумом отвержен. И я сажусь (не тот ли капитан на корабле с оснасткою видений?) На бархатный простеганый диван, и постигаю гавань заведенья. С названием "Отель плывущих вспять". С растянутой до боли тишиною. Тот самый важный факт осознавать в самом себе - себя
и не собою.
В творчестве автора причины поэтического безумия кроются не только в пути – туда, к настоящему познанию себя, но и чаще всего в пути – оттуда, из Дома, которым мы порой считаем Землю, немного оговариваясь, что нам кажется иногда иное. Земля ли только наш дом, если бы это было так , и формально, и нет, разве существовала бы когда-то компонента одиночества, очень часто граничащая с одичалостью, когда ностальгия по Родине на Родине доводит до самых неожиданных и непостижимых и стихов, и поступков. Об этом удалении от истоков, еще очень хорошо помнят дети, поэтому именно у них самые пронзительные глаза и вопросы о боге, эмоции – в печали и радости. Это потом, притертые жизнью на шлифовальном круге толпы или социума, как повезет, мы пассивно смиряемся и с теорией Дарвина и с приматом материи. Так легче жить. Но откуда приходят стихи и души, мысли и музыка, мы так и не можем ответить.
В Энске
Наверно мы все оттуда.
Наверно когда-то врозь
Судьба развела нас с домом,
Сияющим нам с небес,
И эта ночная кома
Продавлена в звездный вес.
В словах, что сердца щемят нам,
Наказ племенной любви:
Мы лунный народ, щенята,
Цыгане ночной земли...
Желание безумия на Земле очень часто просыпается от невозможности понять беспощадную и бессмысленную жестокость – людей, ситуаций, событий, случайностей. Может быть самой глобальной метафорой такого больного пятна, которое больше солнца, является любая война. Любая агрессия, начинающаяся с местоимения – моё, гибель и кровь за чужой и бессмысленный счет, продолжающаяся веками и поколениями. Хотя на Земле столько места и света.
В иерархии земных дорог и законов выбора, тенденция «без вины виноватых» - самая болезненная и жестокая. Жесткая для всех, из-за иллюзии темы врага. Враги исчезают, если помнить, что здесь – не Родина. Испытательный полигон. Может быть для души. Может быть для времени. На наших руках и сердцах.
Потому что не это в нас главное..
Мастер уличных церемоний
Мастер уличных церемоний
Взглянуть со стороны на острый грех,
На связь клинков чухонского покроя…
(Очнись, брателло!) Вскрикнул ловкий грек…
И захлебнулся от потока крови…
Вот он упал, а я стоял над ним…
И он, сжимая вспоротое горло,
Вдруг улыбнулся сколько было сил
И прошептал: Земляк, мне не поперло…
Но странно, я твердил, что не хотел,
Что так сложилось…все молил прощенья...
А грек лежал и на меня смотрел
Застывшим взглядом –
Взглядом восхищенья…
Потому что
/Преступление и показания./
Старуха-клоп откроет дверь,
Какой возвышенный облом
Вдруг осознать, что ты - не зверь...
Когда мы спим, мы отдыхаем от себя и мира. Но поэты умеют спать наяву. Стихи – это материализованные сны, которыми можно поделиться, помочь другим, рассказать всю правду о Небе, красиво и трогательно уговорив читателя видеть даже в проявленной бессоннице – тихий почерк вечности той, далёкой Родины, даже без надежды, что нас там ждут.
/Felicidade/
…Рекомендовано к чтению после трех бокалов Bacardi…
Жизнь – это сон,
Но сон такой красивый…
И после чтения, уже не нужно никакого Bacardi, потому что ты и сам видишь, что это так. В стихах. А значит и рядом.
/Осеннее Метро/
Их губы с трепетом ждут
Укола усов
И мир затянут как жгут
В запястьях запонкой снов.
Нас окружают реальные люди, но в сознании своем мы обращаемся к их образам, которые – проекции нашего восприятия, где начинается вторая жизнь слова, о которой очень хорошо догадываются люди творческие, и наверное повышенный коэффициент безумия и здесь помогает не ошибиться, сделав несовпадениям образа и человека минимальными . Зачем? Чтобы лучше понимать других через себя и наоборот.
/Шпионы как Вы?/
Милая моя,
Рвете пулями черты
Мнимого меня.
- Звездочет
В условленном парке.
Знакомый знак зодиака,
Гражданка:
Один близнец, расстрелян… Не жалко?
Я знаю:
Настал мой черед…
Агент полуночных светил,
Гражданка,
Я тоже, чуть-чуть, звездочет…
Раз наш мир разделен, как орешек надвое, то и состоянию безумия есть его творческий антагонист – хандра. Это диктатура ума на поле бегства, либо усталости души и чувств, когда в бреде несмазанных петель в тебе бередят несовершенства мира всех времен и поколений.
/Незаметное искусство/
В холодном ноябре осипший патефон,
И горькая Пиаф, сбиваясь, тянет душу.
Пусть свары во дворе доносятся с окон -
Ничто концерт хандры смятеньем не нарушит.
В такое время приходят «умные» стихи. В отличие от волнистой эмоции и неожиданного синтеза образов, они раздевают мир, разделяя его аналитикой идей и тем. Их тоже интересно постигать, как передышку от насыщенности красок и эмоций. Иногда в такой грусти открывается небо и падают удивительно тонкие строчки
/Пишите, как в последний раз/
Когда Вы пишете, как пишет
Летний Дождь
По мостовым, - размашисто, но метко.
Когда строки взволнованная дрожь,
Cпадает на тетрадочные скрепки.
Все ментальные процессы усиливаются и обостряются в одиночестве. Чтобы писать о нём, не нужно называть его по имени. Достаточно писать так, как дано только тебе. И тогда понятно, это тоже оно. Его Величество – одиночество, или твоя неповторимая эксклюзивность. Как и нет нужды называть слова любви, чтобы писать о ней, глубже и сильнее, мыльных истероидов и нестероидов картинных страстей боди билдинга.
Это и есть Фэрр. Слово без слова. Взаимность, не обещанная, но данная. Оттуда, где мы – цыганский щенячий народ.
Продолжение Части второй о времени в Ферре инкогнито следует…
|
