Мне надоели их песни, подобные вою,
Сцена скрипучая, темный прокуренный зал.
Зритель в последнем ряду - тот, что смотрит совою,
Словно последнюю тысячу лет он не спал...

Всё начиналось давно, и в обманчивом блеске
Нас выводили туда, где горела свеча.
Мы танцевали, нелепо болтаясь на леске,
Зрители бились в истерике, громко крича.

После комедий и пьес начались мелодрамы,
Чувства, дуэли и брызги алеющих лент.
Мне не хотелось другим наносить эти шрамы,
Только не слушались руки в последний момент.
Рдели порезы и дыры на белых рубашках
Тех, кто лежал неподвижно, поверженный мной.
Злая печаль и бессилие, как это тяжко...
Знать, что рукою твоей водит кто-то другой.

Тело, душа и рассудок из тряпок и клея,
Чистой монетой вся кровь театральных страстей.
Маленьким куклам намного, намного больнее
Жить свою страшную роль, развлекая гостей.
Грустный Пьеро, негодяям читающий оды,
Слёзы Мальвины, танцующей возле шеста.
В этот сезон я впервые возжаждал свободы,
Чувствуя, как эта сцена мертва и пуста...

Мне надоели их песни, подобные стонам,
Холод кулис и извечное чувство вины.
Ночь в этом доме уныла, темна и бездонна,
Сны этих кукол бесцветны, а души больны.

С первого шага до самой последней молитвы,
Песен, спектаклей и слёз мне хватило с лихвой.
Я ухожу из театра, и лезвие бритвы
Режет последнюю нить над моей головой...