Белые камни лежат на дороге твоей,
черные камни в твоей диадеме, царица.
Там, где идешь ты, становятся ночи длинней, -
время, когда говорит твоя вещая птица.

Снова и снова ты смотришься в зеркало тьмы,
ты примеряешь наряды из черного шелка.
Бледная кожа и тонкие стрелы сурьмы:
стройная дева на шкуре полярного волка.

Ты начинаешь неведомый миру обряд,
дым и огонь пеленают судьбу имярека.
Тайным путем возвращается брошенный взгляд
и открывается время от века до века.

Числа мелькают, меняя узор под рукой,
темная шаль с очарованной клетки струится;
воля чужая нарушила сон и покой -
крыльями машет и сердится птица.

Пленницу ты усмиряешь движением губ.
Набраны звенья и цепь неизбежно сомкнется:
вещая птица, чей голос протяжен и груб,
имя мое называет и хрипло смеется.

Что-то, похоже, я ортогонально всем попадаю, но у меня последний катрен не вызывает никакого возражения. Да и не показалось мне таким уж страшным все. Когда смотришь на изящную деву, черноглазую, с насурмлеными бровями, в диадеме с черными камнями, то вполне естественно ожидать от нее немного колдовства. Но такое колдовство всего лишь пеленает судьбу. Сразу ассоциативная память подсовывает из своих глубин пеленание младенца. Что, между прочим очень даже идет ему на пользу :-). Все это волшебство наполнено жизни и движения: числа мелькают, узоры меняются, огонь полыхает, шаль колышется, даже цепь в движении. Нет, гораздо страшнее было бы другое - полный покой. Снежная королева, ее голубые глаза, белый наряд и алмазный венец ужасней.