Конституция СВОДОНЕБ СВОДОНЕБ
крайняя_колонка_бугага

Авторы
Тексты
Комментарии

Вернуться к списку:

Автору:

Сейчас по Гринвичу:
2024-12-06 18:14:54
На сайте:

Недавно посетили:

Сейчас
в Чухломе и Кологриве:

В Яунпиебалге и Бобруйске:

В Акюрейри и Уагадугу:


крайняя_колонка



Новая алгебра гармонии
Даже в наше время, когда никого, кажется, ничем невозможно удивить, эта книга не просто удивляет – поражает. Кое-кто еще помнит, как лет сорок назад, в шестидесятые-семидесятые, кипели споры о непримиримости физиков и лириков, а филологи и искусствоведы всеми силами старались ни в чем не отставать от математиков и физиков, усердно уснащая свои работы формулами, таблицами и диаграммами.




Потом началась другая крайность: теперь уже математики и физики стали гордиться своими статьями, написанными без единой формулы. А еще потом структурализм в гуманитарных науках вышел из моды, физики вернулись к своим диаграммам, и все вроде бы встало на свои места.

И тут появилась Татьяна Бонч-Осмоловская и ее книга"Введение в литературу формальных ограничений. Литература формы и игры от античности до наших дней". Автор - физтеховский математик (и сейчас преподающий в своем сверхэлитном вузе, приезжая в Москву из Австралии) и по совместительству – филолог, автор интереснейшей работы по творчеству французских писателей из объединения УЛИПО: Кено, Перека и т. д.

Улиписты, напомним, так же, как Бонч-Осмоловская, были одновременно и литераторами, и математиками. Но самое главное – каждый из них был настоящим Homo Ludens, то есть не просто человеком играющим, а человеком, живущим игрой. Свою творческую практику они строили как постоянное состязание в сочинении различных текстов, построенных на идее формальных ограничений: то определяли количество допустимых букв, то строили заранее графики сюжета, то изобрели, как заставить текст изменяться и ветвиться без участия автора, только усилиями читателя.

Только на первый взгляд все эти затеи выглядели обычными забавами: не говоря уже о многих идеях улипистов, которые подхватили и развили представители нелитературной сферы (рекламщики, пиарщики, киношники и т. д.), и для самой литературы писатели сделали, как выясняется, очень много.

Например, заставили авторов задуматься над тем, от чего они свободны, а от чего нет. Ведь формальные ограничения сдерживали и продолжают сдерживать словесное искусство на протяжении всей его истории – даже тогда, когда Поэты встают в гордую позу и заявляют, что они свободны от всего. Но стоит им сойти со скалы у бушующего моря и сесть за письменный стол – вот они, ограничения, вновь заставляют смиряться самого неистового романтика. И пишет Бодлер сонеты по всем правилам этой формы, и укладывает Хлебников свои безумные тексты в чуть измененные традиционные метры…

Но вернемся к нашему автору: Бонч-Осмоловская дерзнула создать ни более ни менее как периодическую таблицу литературных форм наподобие менделеевской. То есть в полном и окончательном смысле поверить гармонию алгеброй. В результате возникла разветвленная типология произведений, в основе которых лежат разные математические закономерности: комбинаторные формы (от палиндромов до литературных, музыкальных и даже философских «конструкторов»!), разного рода последовательности (от акростихов и традиционных твердых строфических форм стиха до так называемых «текстов с разветвлениями»), стремление к пределу (от моностихов до языков программирования). Это только очень краткое перечисление: одно оглавление книги, состоящее исключительно из названий описанных в ней форм, занимает четыре страницы увеличенного формата!

Читаешь его и поражаешься: а ведь все действительно когда-то уже было: под аналитическим взглядом математика выстраиваются в один ряд причудливые эксперименты поэтов античности, Средневековья и барокко и самый радикальный литературный авангард двадцатого века!

Убеждает в этом и в полном смысле беспрецедентный список литературы, из которой Бонч-Осмоловская черпала примеры для своей монографии-антологии: в ней стоят рядом латинские, английские, французские, итальянские, украинские русские книги; на многих языках приводятся здесь и яркие примеры экспериментальных текстов.

Впрочем, с терминами «эксперимент» и особенно «авангард» в свете этой книги стоит разобраться: если чем-то успешно занимаются пару тысячелетий, как-то неловко называть это «что-то» экспериментом, правда? Другое дело, что писали и читали «экспериментальные» произведения до недавнего времени далеко не все: тут ведь какая-никакая подготовка нужна!

Лев Толстой, к примеру, вряд ли одобрил бы книгу Бонч-Осмоловской и уж тем более – произведения авторов, о которых она пишет. Но ведь он и обычных, самых традиционных стихов (так же, как и Салтыков-Щедрин) не понимал и не одобрял – именно добровольно берущиеся авторами на себя ограничения наших классиков прошлого и возмущали.

Теперь другое дело: прочитав Толстого и Щедрина, читателю приходится браться за Акунина и Дашкову, выбора, вроде бы, и нет. Классические формы медленно, но верно перешли в массовую жвачку разной степени сложности: от откровенного примитива до изощренного подражания тому же самому примитиву. Но вот в Интернете самые обычные люди читают, оказывается, не только примитивную жвачку с сайтов типа стихи.ру, но и самые что ни на есть игровые, формальные произведения, особенно любимые сегодня людьми естественно-научного склада: те же палиндромы, хайку, листовертни.

Кстати, о последних: изобрел их не так давно уже ушедший из жизни московский поэт Дмитрий Авалиани, известный больше всего своими палиндромами. В какой-то момент он задумался: а что если заставить страницу с нарисованным на ней стихотворением двигаться? И стал рисовать буквенные картинки, которые, если их так или иначе повернуть, дают другое прочтение текста, иногда – прямо противоположное написанному изначально. А ведь можно вращать листок не только простейшим способом, можно и третье измерение освоить!

Изобретенное скромным московским сторожем литературное новшество сразу стало популярным. И самое главное – не только и даже не столько в среде «серьезных» писателей и филологов, сколько среди самой демократичной современной публики.

Уточнение «современной» тут принципиально: для тех, кто привык воспринимать литературу только как сумму раз и навсегда забитых в тома букв и мыслей, воспринять то, что пишут Авалиани и его единомышленники, как литературу не так просто. Зато молодежь, у которой занудно преподанные нравоучения программных классиков ничего, кроме отвращения, не вызывает, «литература эксперимента» (встанем все-таки на минуту на позицию этих самых бесцветных теток с обкомовскими прическами) веселит, забавляет, увлекает. И заставляет порой самих попробовать писать так же необычно. А потом, глядишь, они и Фета с Толстым прочитают по-новому: не как старых зануд, а как созидателей уникальных художественных миров.

В книге Бонч-Осмоловской уникальность, как правило, оказывается на первом плане: многие из описанных ею форм или носят имя их изобретателя, или помнят это имя. Иногда это разнообразие и уникальность даже пугают: вот, оказывается, сколько есть различных способов работать со словом!

И все-таки самое главное в книге не это: перед нами чередой проходят попытки самой литературы щупать, осознать собственные границы, после чего совсем по-другому начинаешь читать и понимать обыкновенную, «линейную» литературу. Бояться нечего: ведь в свое время акростихи не вытеснили «обыкновенные» стихи – они просто добавляли к ним дополнительный, причем очень важный, смысл.


…Поэты во все века говорили примерно об одном и то же: о вечных истинах и о постоянных чувствах. Их «номенклатура», слава богу, почти не изменилась. А вот говорится о ней всегда по-разному, по-новому - даже самый-пресамый традиционалист всегда оказывается, если присмотреться, хоть в чем-то изобретателем (разумеется, если перед нами не чистокровный эпигон). Книга Бонч-Осмоловской показывает нам широчайшую перспективу самых разных направлений литературного поиска: кто знает, что и как мы будем писать и читать завтра, какое из ограничений станет для будущих эпох нормой – ведь не кажется же нам сонет, например, чем-то из ряда вон выходящим, а ведь законы его строения ох как не просты!?

Помните, в самом конце позапрошлого ХIХ века Макс Нордау выпустил в свет исследование современной литературы под знаменательным названием «Вырождение»? Крупнейшие писатели только что завершившегося века (в том числе и Толстой с Бодлером, и Чехов с Ибсеном, кстати) представлены прежде всего как носители тяжелых психических недугов и вырожденцы, а в мрачном прогнозе на будущее - финальной главе книги, озаглавленной «Двадцатый век», - сделано такое пророчество: «Книги в настоящем своем виде выйдут из моды. Они будут печататься не иначе как на черной, голубой или золотисто-желтой бумаге другой краской; текст будет состоять из бессвязных слов и слогов, даже просто букв или цифр с символическим значением, которое читатель будет угадывать, руководствуясь цветом бумаги и печати, форматом книги, величиною и родом шрифта. Писатели, добивающиеся популярности, будут облегчать читателям труд отгадывания, поясняя текст символическими арабесками и пропитывая бумагу какими-нибудь духами. <...> Поэты, выпускающие в свет сочинения, состоящие из нескольких букв или просто разноцветных страниц без всякого содержания, будут возбуждать общий восторг. Образуются целые общества для комментирования таких книг, и увлечение ими будет доходить до того, что комментаторы и их сторонники, отстаивая каждый свое толкование, будут вступать друг с другом в кровопролитные сражения».

Как большинство пророчеств прошлого, и это вызывает у нас сегодня усмешку: то, что уже есть, стало привычным, что не сбылось – кажется досадным проколом уважаемого автора. А вот «ближний прогноз», увлекательный и для автора, и для его читателей, сделанный в книге Бонч-Осмоловской, кажется вполне вероятным и симпатичным.

Остается добавить, что некоторые клеточки своей периодической системы автор – сама яркий и талантливый литератор – заполнила собственными сочинениями. Кому это может показаться нарушением привычных норм, а мне кажется закономерностью: если ты не способен сам сочинять не хуже своих героев, трижды подумай, стоит ли всуе описывать их творчество.

Юрий Орлицкий

Статья опубликована в журнале «Новый Мир» 2009, №12
и находится по адресу
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2009/12/orl16.html

что это такое?

раздел:
рецензии
прочтений:
1769


Отзывы:
2010-08-26 04:42:12 inki
aa друг без друга не могут слова и цифры..двоичность коды
Когда уже лирики доберутся то энтропичного отображения систем и концепций физиков...
Пока за это не взялась природа..

2010-08-26 20:58:01 Граф Оман
aa
Весьма и весьма интересная статья. Захотелось почитать Бонч-Осмоловскую. Ну, как можно все измерить, просчитать, законы вывести… Неужели – никакого экспромта, никакой интуиции? Ан, нет. Сама Татьяна в одном из своих интервью отвеnила: «Это абсолютно не исключает личный подход. Если мы посмотрим на такую самую жесткую, формальную игру, как, например, шахматы, то мы увидим, что, не смотря на то, что правила давно известны, поле определено, вариаций, которые может изобрести человек, исходя из этих правил, интересных комбинаций фигур, бесконечно много, они не исчерпаны за все эти тысячи лет. Фантазия и правила здесь соединяются в некий синтез. Это искусство стоит [...]

2010-08-28 03:23:46 Mytyl
aa
А мне, дорогой Граф, здесь видится другая современная тенденция. Которая лично мне сильно не нравится. В современной жизни форма становится ведущей. Главное маска, а не то, что спрятано под ней. Маски легко менять, надевать несколько сразу или выбрасывать одну за одной. Из квадратиков и кусочков собирается нечто, называемое единым целым. И оно тут же рассыпается, и собирается в новую конструкцию. Эпоха трансформеров, в которой неизбежно потеряешь себя первоначального...

Да и к тому же, что как не новая (заметим, более жесткая!) форма есть такая словесная игра?

►►2010-08-28 21:39:20 Граф Оман
aa
Вы, как всегда, правы. Я в предыдущем комментарии уже говорил, что общество все больше живет «по приколу» и ради «прикола». Форма становится самоценной. Это происходит не только в литературе. То же в искусстве – убогость некоторых инсталляций, имитирующих форму и содержание, зачастую лишена и того и другого. Но лишить что-либо формы сложнее, чем содержания :) Кроме того, общество не хочет признаться в непонимании внутреннего содержания представляемых на его суд объектов, а следствием этого становится то, что какую маску ни надень, никого (за малым исключением) уже не интересует, что за ней. Или каждый домысливает, как говорится, в меру своей испорченности:) [...]

►►►2010-08-29 06:12:21 inki
aa
В художественном варианте у Крусанова это звучит так - Сегодня инфа о событии важнее самого события..

2010-10-14 15:04:11 Дмитрий Маштаков
aa
По названию на поисковике я нашёл много ссылок, но самого текста не нашёл - только оглавление. Я - физик, и к математикам отношусь настороженно, их любовь к формалистике хоть и в некотором роде ведёт к истине, но путь этот всегда нуждается в здоровой интерпретации.
По моему же мнению, к анализу явления ( такого, в частности явления, как поэзия) следует подходить с самых общих позиций, и начинать с создания умозрительной модели. Самое общее разделение не только поэтического, но и всякого другого произведения искусства - это разделение на предмет ( содержание) и материал, в котором этот предмет отображается. Я предпочитаю говорить материал, а не [...]
страница 0
крайняя_колонка_бугага
Свод Законов
Канцелярская Крыса
Книга Жалоб
Миллион значений
Пан Оптикум
Помощь
рецензии
Школа дураков

Все права на опубликованные произведения принадлежат их авторам. Копирование, полное или частичное воспроизведение текстов без разрешения авторов не допускается, за исключением случаев, предусмотренных Законом об авторском праве. По всем вопросам, касающимся использования размещенных на сайте произведений просьба обращаться непосредственно к авторам, администрация сайта не уполномочена вести какие-либо переговоры от их имени.