Восставший обречён мечу.
Бегущий обречён забвению.
Девиз Храма

I.
Тягучий рассвет вставал над Подгоренью. Сквозь ускользающий сон в сознание проник робкий стук в дверь. "Пора, Мастер, солнышко на всходе". Ага, Сверчок, оруженосец, подумалось сквозь сон. Славный мальчонка, не ленив, услужлив, умом остёр. Этот не проспит.
Быстрым, заученным за годы странствий движением, откинул шкуру пергаментной пантеры, служившей одеялом. Даже на самых блохастых постоялых дворах спалось под ней спокойно, не досаждали кровососы. Запах от неё, правда, такой, что разборчивые, мужским вниманием не обойдённые, трактирные девахи, на ночлег не напрашивались. Оно и к лучшему – воину раскисать не след, особливо перед серьёзным делом.
Быстро вскочил на ноги. Раз-два, раз-два, харе Кришна, харе Рама. Чистая Сила втекала через астрал, наполняя чакры уверенностью. Затеплил светец. Сквозь приоткрытую дверь неслышно проскользнул Сверчок с тазиком для умывания. Странный он, этот парнишка. Прибился с полгода назад, когда он, известный уже драконоборец Хаккер, был нанят старостой небольшой деревушки, затерянной в лесах Западного Фьёрварда, за оговоренную награду – тридцать имперских тугриков – освободить округу от забредшего туда гигантского жлоктуса. Вообще-то звери эти не плотоядны, но вред наносят преогромный, вытаптывая овсы, а уж коли до репища доберутся, голодать деревне, считай до следующего урожая. Жлоктуса Хаккер завалил без большого труда, вогнав длинную дагу между четвертым и пятым глазом, аккурат в нервный ганглий, но и сам крепко от него получил напоследок, неосторожно подойдя к левому хвосту. Тупая тварь, уже дёргаясь в конвульсиях, метнула в него крак – кусок окаменевшего навоза, величиной с добрый арбуз. Придя в себя, он обнаружил, что лежит на лавке в корчме, а рядом с ним стоит худощавый юноша, на вид лет шестнадцати, в дорогом зелёном кафтане, щегольских сапожках и с небольшим, старинной работы, кинжалом на поясе. По словам корчмаря, мальчишка притащил его с околицы, где довелось со зверем схлестнуться. Что-то здесь не сходилось, не мог Сверчок, как назвал себя парень, протащить его, восьмипудового атлета, да ещё в полной броне, да в бессознательном состоянии, добрых четыре версты от ристалища до корчмы. Но лучшего объяснения не нашлось, корчмарь стоял на своём, а Сверчок стал оруженосцем, слугой, другом и личным лекарем, ибо, несмотря на малые года, был на диво жилист, вынослив и в ранах смыслил, что оказалось весьма кстати.
Поплескав в лицо ледяной воды, стал с помощью слуги одеваться. Натянул мягкие кожаные штаны и такую же рубаху. Сверчок тщательно затянул все ремешки, все застёжки, проверил, что бы все швы и разъёмы одежды были закрыты кожаными клапанами и накладками. Рубаха и штаны драконоборца, сшитые из кожи зелёной тулумской змеи – последний рубеж его обороны. Ежели какой гад плюнет ядом, кольчуга не спасёт, просочится отрава через неё, а вот зелёная кожа выдержит, нет такого яда, чтоб её разъел.
Раскрыв заветный сундучок, перебрал свои талисманы и обереги, выбирая, какой надеть на сегодняшнее дело, по всему видать, труднейшее. Поколебавшись, надел на шею тонкую, но невероятно прочную нить, скрученную из волокон лукового дуба, с закреплённым на ней особым ведунским узлом детородным когтем аверса, маленького уродливого дракончика из Западной пустыни. Два года назад он по случаю купил его на столичном базаре у полусумасшедшей старухи, явно не знавшей ему настоящей цены, всего за две лепты, и пока ещё ни разу не надевал на битву. Похоже, настало его время.
Потом подошла очередь боевых сапог и гибкой, двойного плетения, кольчужной рубахи, длинной, доходящей почти до колен. Пластинчатого доспеха драконоборцы не признают, считая, что он сковывает движения. И шлема обычного ни один из сотоварищей Хаккера, выходя на порождение Тьмы, не наденет, ибо шлем поле зрения сужает, да и слышно в нём плохо. Вместо шлема воин натянул на голову облегающую кожаную шапочку с налобным обручем, на котором подвижно закреплено Драконье забрало, тонкая пластина, из горного хрусталя вырезанная и отполированная умелыми мастерами до полной невидимости. Такое забрало и от яда лицо оборонит, и обзор не уменьшит.
Так, теперь надлежит подобрать оружие, годное на того, с кем сегодня в смертную лотерею, как говорил тот чудной старец, сыграть придётся. Хаккер осмотрел свой арсенал, развешанный по стенам тесной комнатки и, не колеблясь, взял в руки Утреннюю Звезду, стальной двухфунтовый шар, утыканный длинными, в две ладони, заершёнными шипами, подвешенный на прочном кожаном ремне. Оружие это страшное, да мало кто им по настоящему владеет. Хаккер владел им мастерски. Старик этот чудной, как увидел, что драконоборец с ним вытворяет, сказал, ухмыльнувшись в седую бороду: "Ну, ты прямо как боевой вертолёт". Непонятный он, этот старик. Борода седая, а глаза молодые совсем, лицо простецкое, нос картошкой, морщинки добрые вокруг глаз, а загляни туда – такая Сила из него прёт, аж не по себе становится. Сверчок их познакомил третьего дня, как только со старостой Подгоренским договор сладили. Посидели в корчме, попили тёмного пива, поговорили. Говорили-то всё больше Хаккер со Сверчком, а старик только слушал внимательно, да улыбался одними губами. А потом полез в свой объёмистый кошель, достал странную такую штуку, нож не нож, шило не шило, так, палочка стальная на чёрной рифлёной рукоятке, а конец не заострён, а как бы крестик на нём выпуклый, протянул воину, да и говорит: "Держи так, чтобы не потерять и достать быстро. Остальное тебе Сверчок расскажет. Да помни – как в мёртвой зоне окажешься, то времени у тебя будет – до ста досчитать. А там только на друга твоего надежда и останется". Хаккер на Сверчка посмотрел, тот только кивнул, повернулся, а старика и нет, как не было.
Ну, ить ладно. Подвесив кистень на пояс, драконоборец снял со стены отцовский фламберг, доброй гномьей работы меч. Жуткого вида двуручник шипя, вылез наполовину из чёрных ножен. По серой, матовой плоскости причудливой вязью текла Молитва смерти, написанная на столь древнем языке, что во всём Упорядоченном нашлось бы не более пяти-шести созданий, до конца сумевших бы понять все четыре слоя смысла, которые были в ней заложены. Сверчок помог Хаккеру закрепить его на спине, внимательно осмотрел ремни, подёргал кованые пряжки и, протянув руку, снял со стены арбалет, а из висящего здесь же тула – один тяжёлый стальной болт. Посмотрел долгим взглядом на Хаккера, тот улыбнулся и хлопнул друга по плечу.
Вышли из гостевой комнаты и спустились по скрипучей лестнице в корчму. Там уж ждали их подгорянские набольшие – сам староста, приземистый, поперёк себя шире, мужичина, в дорогом нанковом казакине, вахмистр Грост, командир подгорянской полусотни, учитель воскресной школы, мэтр Харадей, уездный колдун-синоптик Тафт, по прозвищу "Три погоды", несколько купцов побогаче, а чуть поодаль, как бы отдельно от всех и, одновременно, как бы над всеми, строгий и стройный в своей светло-серой, тонкого сукна рясе, приор местной церкви Спаса-Хранителя, преподобный Теофраст. По древней традиции драконоборцев – никаких речей. В полной тишине вошла супруга старосты, статная, со вкусом, хоть и несколько старомодно одетая, дама, неся на чёрном, лаковой росписи подносе, старинный, синего хрусталя графин и маленькие серебряные рюмки. Не говоря ни слова мэтр Харадей наполнил их тёмно-красным, почти коричневым, валернским, каждый из присутствующих, брызнув предварительно несколько капель на пол, осушил свою рюмку. Не участвовали в этом только драконоборец и его слуга. По той же традиции, воин, идущий на поединок с нечистью, не должен перед боем ни есть, ни пить.
В полном молчании они вышли во двор, где Гростов урядник подвёл к ним лошадей – могучего Мейсона, Хаккерова жеребца, и поджарую, стремительную Иден, кобылу Сверчка. Драконоборец потрепал по шее своего любимца и тот, предчувствуя битву, радостно заржал, распахнув чудовищную пасть с двумя рядами двухдюймовых клыков. Волчий оскал рядом с ней показался бы милой улыбкой юной воспитанницы Подгоренского колледжа благородных девиц. Иден, прядая одновременно всеми четырьмя ушами, потянула было в сторону, но, почувствовав руку хозяина, успокоилась. "Ну, храни меня Пта, предвечный и нерождённый", пробормотал Хаккер, неожиданно легко вскакивая в седло. Подошёл хмурый, в избитых латах, Грост.
– Может, подсобить тебе всё же, а, Мастер? Мы бы его, вражину, издаля болтами пошшупали, всё ж тебе полегше было бы.
– Ты, кметь, о том и мыслить не моги, токмо парней своих положишь зазря, а мне от твоей подмоги одна маята будет. Да и болты твои ему – што хоботяре горох. Ты тута нужен, мокрогубов от села гонять, да людишек лихих ущучивать, порядок блюсти, дабы честный налогоплательщик в покое жил. Не серчай, Грост, тебе – твоё, мне – моё.
Тронулись. По правде сказать, лошади в таком деле и с таким врагом нужны только для того, чтоб до места добраться, ноги не сбив и колотья в боку не заработав. По Закону Равновесия порождение Тьмы можно победить. Не всякий раз, но можно. Но только в одном случае – сражаясь с ним один на один. Потому и возник более двухсот лет назад на базе имперской школы Фумитокси-до при храме синего лотоса, клан драконоборцев, куда приходили избранные воины, наделённые не только физической силой и воинским мастерством, но и силой духа, позволяющей им противостоять эманации зла, которую монстры, даже младшие из них, вроде жлоктуса, либо хряпеня змеиного, столь щедро в астрал изливают, что у простого, пусть храброго воина, но не из клана избранных, на двадцатом счёте родимчик случается.
Ехать не больно-то и долго пришлось, вёрст может шесть альбо семь. Как за Сивый хутор, давно уж заброшенный, с провалившимися крышами хлевов и амбаров, заехали, тут его и узрели. В ста саженях севернее хутора небольшая каменистая гряда, вот на ней он и угнездился.
Каменный Злобень, Тьма его забери. Нет для поселян нечисти страшнее. А ведь у него даже ног нет. Лежит эдакая бурая туша, размером с добрый пятистенок, и ничего, вроде не делает. Ни тебе щупалец, ни клешней шипастых. Две шеи, две головы. Одна, Правая, на гибкой, в узел завяжется, чёрной змеиной шее, безглазая и безмозглая, лежит в клубок свернувшись, на спине и дремлет вроде, ну чисто ужак, только саженей пяти. Вторая, Левая, на толстенной, покрытой жёлтой чешуйчатой бронёй, шее, не спит никогда, пялясь на мир тремя своими зелёными бельмами. Острый как копье, рог на носу, такой же на затылке, клыки в локоть. А в глубине огромного черепа – крохотный, размером с орех, Малый мозг. Большой-то, главный, он в глубине туши, а каков он из себя, никто и не скажет. Потому, что злыдня этого ещё не разу не убили. И ежели нечисть эта около хутора или села объявится, то его жители, которые окажутся в сей несчастливый миг не далее, чем в полуверсте от монстра, разум теряют напрочь, и с пустыми глазами бредут к нему, останавливаются от чудища в пяти шагах и тупо ждут, когда поднимется на гибкой шее Правая, и лениво, одного за другим убьёт.
И для драконоборцев нет врага страшнее. Сколько сих рыцарей головы свои в битвах со Злобнями сложили – никто не ведает. А дело в том, что броню монстра никакое оружие, руками человека, гнома, а хоть и эльфа Перворождённого, выкованное, пробить не может. И не потому, что та броня волшбой чужеродной защищена, а просто по причине её неимоверной толщины и прочности. И даже если наиболее ловкому да удачливому из них удавалось поближе подойти и срубить не защищённую бронёй Правую, то и тогда толку бывало чуть. Воля бойца, отдавшего все силы стремительному броску, безжалостно ломалась, и стоял он, в отчаянии наблюдая, как из чёрного обрубка выкручивается новая Правая, не в силах ни оружия поднять, ни бежать, не зная, как сказал поэт, где сердце спрута, и есть ли у спрута сердце. Вот почему Сверчок только один болт арбалетный взял. Не для монстра он предназначен, а Мастеру своему Последнюю милость оказать, ежели тот, парализованный порождением Тьмы, будет стоять в ожидании расправы, ибо негоже воину живым сытью для Злобня стать.
Шагах в ста, у одинокой кривой ольхи, остановились, спешились. Оруженосёц лошадей привязал, подал Мастеру его щит, небольшой, прочный, обтянутый шкурой Алмазного слизня, порождения зловонных болот Южного Глива, напрочь лишённого нервной системы и хоть каких органов чувств. Двинулись. Впереди Хаккер, в правой руке – кистень шипастый, на шуйце – щит, не идёт – плывёт, ленивой, сонной походкой, годами упорных тренировок в Храме выработанной. Чуть поодаль, помаленьку отставая, оруженосец. В руках арбалет заряженный, болт стальной в зубах зажат, сам как тетива. Судьбу свою знает. Случись что с Мастером – ему-то Последнюю милость никто не окажет. Самому придётся, ежели успеет, конечно.
Идёт драконоборец, страшным усилием воли давит в себе все мысли, дабы чудище до поры до времени не узрело его Внутренним оком. Но вот, заметило-таки. Лениво повернулась Левая, упёрлась слепым взглядом в лицо воина, как бы спрашивая недоуменно, что за находники такие, отчего это еда без приглашения присунулась? А Мастер идёт себе, на лице улыбочка блаженная, только Утренняя Звезда на ремне всё шире покачивается. И вдруг как случилось что. Уж сколько раз видел Сверчок это на тренировках, а всё не мог понять. Только стоял Хаккер рядом, а вот он уже в трёх шагах от монстра и гудит, как шмель в июле, шипастый шар, описывая над головой его широкие круги. И купился Злобень, метнулась вперёд Левая, схватила приманку. Заершённые шипы пронзили язык, нёбо, дёсны зверя, однако и трёх счётов не прошло, как понял он свою ошибку и, выхаркивая кистень вместе с кусками собственной плоти, ударил в то место, где стоял драконоборец. Только там его уже не было, а стоял он рядом с тушей врага, и смертоносный фламберг пел свою Песнь, завершая гибельный росчерк. И всё же Правая почти успела, без подготовки, из неудобного положения смогла ударить. Острые иглы ядовитых зубов монстра скользнули по непробиваемой шкуре Алмазного Слизня, сплетённой из карбоновых, как говорил тот старик, нитей, а фламберг, не ощущая почти сопротивления, перехватил гибкую змеиную шею. Не успела, Правая, разбрызгивая горячую, коричневую кровь, упасть на землю, как Хаккер, в последнем стремительном броске, чувствуя, как от страшного напряжения рвутся жилы, достиг места у самого основания Левой, той самой мертвой зоны, где она, не такая гибкая, как Правая из-за своей толщины и защитных пластин, достать его не сможет. В голове сразу как маятник застучал – три, четыре, пять. Пот заливает лицо, страшная усталость сковала тело. Волна чудовищной ненависти, источаемой гадом, обрушилась через астрал, ломая волю, убивая память. Спать, спать, спать…Ещё совсем немного и останется только надежда на то, что не промахнётся оруженосец, не даст монстру поругаться над живым другом. И тут как рубиновый огонёк вспыхнул в меркнущем сознании. Это, пробуждённый эманацией Злобня, зашевелился на груди оберег, тот самый коготок маленького песчаного уродца. "Вставай, вставай придурок, сколько работы, сколько девок ещё порожними ходят, а ты, слабак, разлёгся здесь, ровно кот холощёный!" И поплыли перед внутренним взором Мастера картинки, одна скоромней другой. Ну чисто твой Пентхаус, как сказал бы Сверчок. Так что, не будет этого у меня больше? Врёшь, гермафродит мерзостный, не возьмёшь! Последним усилием воли разорвал паутину морока, рука стремительно нырнула за голенище. Вот он, подарок старого волшебника. Отвёртка. Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…Так, где эта самая крышка? Ага, не обманул старик. Серая плоская пластина, странные письмена, руны, не руны, "Open here", четыре клёпки блестящие, с крестообразной прорезью каждая. Тридцать девять, сорок, сорок один…Отвёртку вставить, покрутить против часовой стрелки. Первый саморез выпал и затерялся среди мелких камешков. Интересно, а разве у часов бывают стрелки? Сколько раз ходил в Подгоренье на площадь, смотрел на часы. Добрые часы, гномы ладили, лет сто уже стоят, только вот нет там никаких стрелок. Второй готов. Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять… Боковым зрением видно, как из чёрного обрубка неумолимо выкручивается новая Правая, в безвольно раскрытой пасти мелкие, молочные пока, иглы зубов. Фламберг-то вроде бы и не далеко отлетел, сажени на три, не более, да нависает сверху, на изогнувшейся круто шее, Левая, брызжет ядом вперемешку с кровью. Четвёртый саморез выпал из отверстия, скользнула вниз крышка, открывая небольшую нишу. Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один.… Опять надпись, те же письмена, одно слово "Push!", красная круглая кнопка. Ну Мастер, давай! Палец в кольчужной перчатке мягко надавил на кнопку. На мгновенье мир замер, потом покрылся мелкой сетью трещин, и вдруг исчез, а из бездонной тьмы Междумирья выплыла знакомая с босоногого детства надпись "Game over".

II.
Ну ни фига себе, пробормотал Влад, отстраняясь от дисплея и с трудом возвращаясь в привычный мир. Ну орлы, вот это игрушка, что графика, что звук, чисто живое всё. Два часа не оторваться было.
–Слышь, Влад, кончай балду гонять, через двадцать минут семинар по ксенобиологии, препод же ясно сказал – кого на семинарах не увижу, на экзамене побрею конкретно. Ты что, крутым стал, стипешка не нужна?
–Да ладно, Стасик, не гони, успеем. Ты иди помаленьку, я сейчас тут всё повыключаю и подойду.
Странный он парень, этот Стасик, подумал Влад, глядя на нелепую фигуру приятеля, раскорячившуюся в дверном проёме. А может и не парень вовсе. Кто их поймёт, этих гурров трёхполых, они, видать, сами точно не знают, кто там у них парень, кто девка. То ли дело у нас, всё просто, как репа.
Влад стряхнул набежавшее вдруг оцепенение, генная память, чёрт её дери, зима ведь, скоро в спячку, и, бормоча знакомое с детства:”…я и лошадь я и бык, я и баба и мужик”, заскользил по широкой университетской лестнице, споро перебирая всеми двенадцатью парами псевдоподий.

* * * * * * * * *
PS. В рассказе использованы мотивы и персонажи из романов Н. Перумова, Р. Желязны, М. Семёновой, бр. Стругацких.