Однажды Иванов застрял в лифте.
Собственно, этого следовало ожидать. Уже давно старый лифт откалывал номера, то не вызываясь с какого-либо этажа, то произвольно останавливаясь, где попало. Нередко он стоял и долго, пока не приходил механик, открывал и закрывал двери. В последнее время Иванов лифтом почти не пользовался, не доверяя изношенной технике, он предпочитал подниматься на свой шестой этаж по лестнице. Но сегодня это было выше его сил. Почти две недели в цехе, где работал Иванов, не прекращался аврал. Люди оставались сверхурочно, работали по субботам, а некоторые, в основном станочники, и по воскресеньям. Сроки поджимали и начальство, боясь упустить квартальную премию, принимало меры. Но сегодня, сдав контролёру последнюю деталь, Иванов посмотрел на часы и понял, что на следующую у него уже моральных сил не хватит. Сделав вид, что не замечает укоризненного взгляда мастера Ерохина, Иванов вытер ветошью руки и пошёл в раздевалку. И там, в раздевалке, словно кто под руку толкнул, поддавшись на настойчивые уговоры своего кореша и соседа по гаражу, Кольки Обухова, принял без закуски, прямо из горлышка, грамм сто.
Потом, трясясь через весь город, в холодной, провонявшей соляркой, утробе раздолбанного Икаруса, он как-то расслабился, и подойдя к лифту, бездумно нажал на выщербленную кнопку вызова. К его удивлению, дверцы шахты и кабины открылись почти сразу и без обычного лязга. Преодолев лёгкое сомнение, Иванов вошёл в кабину и нажал на кнопку своего шестого этажа. Дверцы закрылись с мягким шипением, при этом левая не отставала, как обычно, а двигалась синхронно с правой. Далеко вверху раздалось тихое гудение и лифт плавно тронулся. Что-то было не так. Наверное, подумал Иванов, ремонт сделали. Однако, уже через несколько секунд понял, что ошибся. Неожиданно погас свет, лифт дёрнулся, под полом что-то грюкнуло и кабина остановилась.
Выругавшись, Иванов полез в карман куртки за спичками. В кабине лифта было темно, и он не мог найти на ощупь кнопку вызова диспетчера. Однако спичек на привычном месте не оказалось, и Иванов вспомнил, что час назад отдал их Обухову, так как у того кончился бензин в зажигалке. Выругавшись на всякий случай ещё раз, он обречённо осмотрелся, и тут увидел, что в кабине не так и темно. Сквозь щели в полу и крыше в кабину просачивался чахоточный свет горевших в шахте лифта сороковаттных лампочек. Глаза постепенно привыкали и Иванов, наконец-то, разглядел на стене кабины панель пульта и белую кнопочку переговорного устройства. Он нажал на неё и почти сразу, очень отчётливо, услышал спокойный, и какой-то интеллигентный женский голос: “Слушаю Вас!” Такие интонации, такую спокойную усталость в голосе он слышал только один раз – когда звонил в приёмную директора, чтобы записаться на приём, а ответила ему Юлия Петровна, секретарь. Вот ведь как интересно, никогда эту молодую женщину не называли секретаршей. Только так – секретарь директора. На приём Иванов тогда так и не попал – директора сняли – а вот голос, интонации, запомнились.

- Вы знаете, спокойно сказал Иванов, я, кажется, застрял!

- Не волнуйтесь, ничего пока не делайте, оставайтесь на связи. Кнопку, кстати, можете отпустить, мы вас прекрасно слышим.

И тут ощущение нереальности происходящего вдруг охватило Иванова с новой силой. Странно-спокойный голос диспетчера исходил не из дырчатого квадратика на пульте, а откуда-то сзади и сверху, а сам пульт вдруг приобрёл странный и непривычный вид. То есть всё было почти по старому, оплавленная кнопка “Стоп”, странная надпись фломастером “Resist!”, приклеенная жвачкой в верхнем углу пульта обёртка от Чупа-чупс. Что же не так? Ага, а что это за окошко внизу панели, мигающее красной надписью “Остановка ГТД”? Однако мыслительный процесс его неожиданно был прерван знакомым уже голосом диспетчера. Самое удивительное, что команда, которую он получил, показалась на удивление знакомой:

- Включите резервный ИП!

- Есть! – ответил Иванов и, переведя переключатель ИП в положение “Резерв”, удовлетворённо отметил, что транспарант “Сбой программы” погас. Под полом что-то тоненько загудело, и в кабине загорелся неяркий свет.

- Хорошо, Иванов. Теперь задействуйте диагностику ПГС и контроль системы “тангаж – рысканье”.

Это было уже совсем просто. Руки Иванова привычно выполнили нужную последовательность операций, а оживающий пульт выдал знакомую информацию: давление в ПГС – норма, напряжение питания – двадцать семь вольт, норма, тангаж – пятнадцать градусов, рысканье – ноль. Какая к чёрту пневмо-гидросистема на этом лифте, чушь собачья, остатки здравого смысла в голове у него пытались бороться с поглощающим сознание бредом, но, поправив ларинги, Иванов чётко доложил:

- Восстановление системы после сбоя выполнил. Гиростабилизация в режиме.

- Хорошо. Разрешаю запуск главного ИП!

Дальше всё пошло, как по маслу. ИП заработал, о чём напомнила знакомая дрожь кабины, и, плавно потянув на себя сектор управлением газом, Иванов понял, что всё сейчас войдёт в норму. Хотя, если честно сказать, что это означает, он не знал, но, заметив, как дружелюбно загорелся зелёным светом транспарант “Готовность ЖРД”, успокоился.

- Порядок, Иванов. Оба главные – протяжка два!

- Есть протяжка два! Есть контроль зажигания!

- Ключ на дренаж!

- Поехали!!!

- Кстати, Иванов,- в голосе диспетчера послышалась явная ирония,- Вы не забыли – у нас ведь сегодня выход, так что уж вы с этим делом не тяните…

- Как можно, Юлия Петровна, я давно готов,- сказал Иванов, привычным движением поправил ранец автономной системы жизнеобеспечения и, опустив стекло гермошлема, встал около двери лифта. Уши слегка заложило – автоматика скафандра поднимала давление. Он ожидал, что будет обратный отсчёт, однако на двери лифта неожиданно замигала красная лампа, дверь мягко откатилась в сторону, и Иванов увидел миллионы звёзд. Открылась бездна, звезд полна, прошептал Иванов, глубоко вздохнул и шагнул вперёд.