____ Человек огляделся вокруг. Будто просыпаясь от странного оцепенения, огляделся вокруг и улыбнулся. Эта улыбка была гремучим сочетанием щенячьей радости, мудрого стариковского лукавства, улыбки довольного сытого кота, восторга всех счастливых поэтов всех стран мира и всех миров… Незадачливый пейзаж, который, может, оставил бы равнодушным армии обывателей, будто стал еще уютнее от улыбки человека на мосту.
____ Я и правда стоял на каменном мосту (ну, или даже мостике) через небольшую речку. Сам того не замечая, я бережно положил руки на каменные же перила и бережно их погладил… смешно, наверное, это смотрелось со стороны! Но кроме меня на улице никого не было. А если и были – то какое им дело до странного путника, укутавшегося в свет фонарей? Они то прекрасно знали и даже умели профессионально формулировать то правило бытия, которое большинство людей видят так: «каждый имеет право на своих тараканов на чердаке». Это несколько брутально, но не теряет от этого своей правдивости. Для большинства такой вот закон бытия, брошенный незнакомым прохожим – тупая иголка где-то в глубине сердца. И для каждого – по своему поводу: кто-то вдруг чувствует холодное безразличие огромного мира вокруг, к кому-то из глубины души приходит ощущение горькой вины за то, что он на минутку стал «не как все», а потом вдруг вспомнил, как сам не любит, и в глубине души страшно завидует таким вот типам, которые «не как все»… а это так больно! Но здесь это не безразличие, и уж тем более не странность. Просто тут в кои-то веки научились уважать чужую свободу и быть свободными самим. Причем так, чтоб не мешать окружающим быть счастливыми. По-другому в таком месте и не получилось бы.
____ Аккуратные плиточки мостовой вели от одного островка света теплого ночного фонаря к другому, а потом и вовсе уходили куда-то во тьму ночного тумана. Мохнатые темно-зеленые деревья спали. Спали темно-зеленые газоны и клумбы. Чуть вдалеке уже засыпали двух-трехэтажные домики, из окон которых сочился мягкий послеплуночный свет. А за засыпающими домами уже давно спали маленькие уютные садики, которые были во дворе каждого хозяина. Сказать по правде: ночью эти сонные садики были еще уютнее, чем днем, но сегодня была не та ночь, чтоб горожане (у которых с давних времен была странная традиция – ночные чаепития, от которых отказывались очень редкие оригиналы) пили свой чай на улице: слишком сыро и туманно. В такую ночь уютно может быть только человеку, который закутывается в теплый плащ и идет гулять куда глаза глядят, медленно и с таинственной улыбкой самого счастливого человека в мире. Таким человеком я и был. Уж не знаю почему, но как-то забылись все проблемы и вообще все те мелочи, которые мешают жить, и осталось только мягкое теплое спокойствие и тихое-тихое глуповатое счастье.
____ Я шел по сонному городу, разглядывая старинные дома, вдыхая запах неизвестного, таинственного мира Ночного города, который никогда больше не будет таким же. Улицы менялись, менялись незнакомые названия, которые не оставляли звуков, только неповторимые неописуемые красочные нотки.… И я, кажется, забывал, как вообще может звучать звук, я знал только, как может звучать чувство, а когда это знаешь – слова ни к чему. И дело ведь не в ассиметричных неповторяющихся плиточках мостовой и не в белом непроглядном тумане и не в теплых старинных зданиях. Просто иногда бывает так, что ты неоспоримо точно знаешь, что ты дома, что вот оно – то место, где ты счастлив.… И я был счастлив. Это была МОЯ ЖИЗНЬ, МОЯ СУДЬБА, МОЙ ДОМ, МОЕ ПРИЗВАНИЕ, МОЕ МЕСТО…
____
____ Человек открыл глаза. И снова их закрыл. Давно привыкнув к такого рода разочарованиям, человек давно смотрел на них, как уставший учитель на безнадежно тупых учеников.
____ Я встал, выпуская из объятий «горячо-любимый» рабочий стол. Этот стол был хоть и не на работе, но все равно рабочий, по крайней мере с тех пор, когда эта самая работа стала находиться не только на работе, но и послушно начала ходить со мной за ручку в мою квартиру… я отлепил от своего лица лист рукописного чернильного текста, который прекрасно отпечатался на моей щеке. Если эти строчки можно было бы считать годовыми кольцами дерева, то можно было бы сказать, что я проспал лет двадцать.
____ За окном было темно. Впрочем, как всегда, когда я собираюсь со своей «домашней» работы на работу «рабочую». Все, что нужно сделать человеку, собирающемуся в офис, я сделал на автопилоте: душ, завтрак, костюм, ботинки, портфель с «работой», ключи, дверь, неисправный лифт, лестница, пустая улица, автобусная остановка…. «Я» находился где-то за пределами досягаемости холодной осенней реальности. А мое материальное «я» спокойно ждало своего автобуса, как тысячи раз до этого. И ничего странного: обычный клерк какой-то огромной организации, которому нужно из далеких спальных районов добраться до этой своей огромной организации.… И автопилот как раз к месту: можно не отвлекаясь на давно объезженный сценарий подумать о предстоящем дне, о совещании, о свидании с шефом… Вот так и стоял я, отпуская свое сознание полетать где-то, доспать свои три с половиной часа, убеждая себя, что их аж восемь. А когда мое сознание все-таки приземлилось где-то рядом со мной… почему то в один момент я будто одновременно увидел весь тот «объезженный сценарий» со всеми его грязными, пошлыми деталями, и меня по самое горло захлестнула такая ненависть к этому миру, со всеми его жителями и грязью, что.… А я ничего не мог. Не мог даже закричать, хотя знал, что от этого станет легче. Я даже не пошевелился. На моем лице всплыла болезненная вымученная улыбка, которая появляется там каждое утро. «Вот уж мой собственный экземпляр «красна солнышка»!» -- как-то горько подумалось, будто даже со стороны…
____ И я спокойно зашел в свой автобус, только что приехавший из-за темного поворота. И так же спокойно сел на последнее сидение и отвернулся от окна. Я и так прекрасно знал, что за этим окном только грязь, нищета, мелочность, злоба… И знал, что где-то существует мое наваждение. Знал, что может мне только всего и нужно, что собрать вещи по минимуму, порвать все связи с этой помойкой и пойти куда глаза глядят… Но я так и не собирал вещи и никуда не шел. Проклинал себя за трусость, а потом, будто становясь другим человеком, еще и за вечную потерянность, вместо того, чтоб быть практичным.
____ Если подумать, то если не спать, то моя жизнь не такая уж и плохая штука. Если не спать и выбросить раз и навсегда те странные воспоминания о туманных далеких улочках. «И вобла решила по небу не плыть!» -- в моей памяти всплыли строчки из старого мультфильма, и я еще раз горько улыбнулся. Куда уж! И в который раз боль засыхала соленой коркой на моем сердце, а я только горько улыбался.
____ Вот это наверное и есть судьба.