Витебск. 6 июля.
Я смотрел в окно тамбура на приближающуюся платформу. Показалось здание вокзала и стало понятно, что мы приехали в достаточно большой город. Кроме Витебска ничего и не могло быть. Я раздумывал, как поступить дальше. Можно разбить стекло вагона-ресторана, столик лежал рядом на полу, можно попытаться проникнуть к проводнику, что теряло теперь всякий смысл. Светлело довольно быстро, и я отважился. Поезд остановился, и я вошел в зал ресторана. Сначала я долго смотрел в окно, пытаясь увидеть тень, или волчьи морды, или хоть что-то, что шевелится, про людей я даже не подумал. Никого. Размахнувшись пошире, я нанес сокрушительный удар торцом стола о стекло. Оно треснуло, требуя добавки. Второй удар выбил первое стекло из рамы, оно посыпалось мне под ноги. Второе стекло также вынесло не более двух моих ударов. Только стекла полетели на асфальт перрона. Острые куски, оставшиеся в раме, я также подрихтовал этим универсальным орудием. Жжение в плече снова дало о себе знать. Ухо я вообще чувствовал едва. Лодыжка болела меньше всех. Ветер! Какое наслаждение было его ощущать на своем лице! Он остужал мои раны и наполнял легкие свободой. Осторожно высунув голову, я осмотрелся по обе стороны. Чисто и пусто – знакомая картина. Спрыгнуть на перрон не составляло для меня никакого труда, несмотря на лодыжку. Высота была несерьезной. Отбросив столик, я легко перескочил на платформу. Это были новые ощущения. С одной стороны – хорошо забытые старые, с другой – новый уровень восприятия. Я глубоко дышал и потихоньку зашагал в сторону локомотива. Вагон с призраками, или кто они там были, я обошел на некотором расстоянии, хотя в окнах царила темнота, и ничего не было слышно. В купейном вагоне тоже ничего особенного снаружи я не заметил. Проходя мимо сцепления между локомотивом и моим вагоном, я забрался на него, держась за вагон, потрогал дверь и толкнул ее. Она открылась. Теперь можно было миновать жгущихся тварей, правда, только на остановках. Я еще не был уверен, стоит ли вообще куда-то ехать на этом страшилище. Все зависело от того, что скажут машинисты.
Когда я подошел к самому первому колесу состава и, глянув в окно над ним, то мне показалось, что кабина пуста, что нисколько меня не поразило. Разум уже готов был принять любую форму восприятия, ранее ему не свойственную. Справа была лесенка для подъема, чем я и воспользовался. Я потянул ручку и она поддалась. Дверь открылась. Я вошел в кабину. За панелью управления никого не было, кресла стояли пустыми. Потрогав рулевое колесо, я осмотрелся внимательней. Никаких следов пребывания машинистов не обнаружилось. Сиденья кресел были холодными. Поезд ехал сам. Мало того, он сам останавливался в пунктах назначения, вот только свернул с маршрута и теперь двигался неизвестно куда, по неизвестным координатам. Я спустился вниз, размышляя, мог бы я сам управлять составом. Хотя, поезд все прекрасно делал сам. Мне надоела эта игра в реальность – я решил пройти в город и найти кого-нибудь, кто не носится по вагонам, не похож на дым с волчьей рожей, кто не нападает на людей с лопающимися глазами и вообще жив и в добром здравии.
Вокзал представлял собой прямоугольное двухэтажное здание кремового оттенка с тремя стеклянными арками и часами на крыше. Похож он был на многие вокзалы, на которых я успел побывать, вот только я никогда не был на вокзалах с полным отсутствием людей. Сразу за зданием располагалась большая стоянка для автобусов, такси и парковок. Машин тоже не было. Все это напоминало эпидемию. Выйдя на центр стоянки, я крикнул:
- Пятьсот долларов за такси.
Смешно. С тем же успехом я мог назвать в десять раз большую сумму. Тогда я поплелся вперед и вдруг услышал локомотивный свисток, поезд громыхнул сцеплениями и, похоже, собирался отчаливать. Я испугался. Ходить по городу, в котором никого нет, может только слабоумный вандал или отшельник. Я бросился через зал ожидания обратно к поезду. Он уже тронулся, и мне пришлось на бегу заскакивать на перемычку, над которой располагалась дверь, ведущая в мое купе. Я буквально взлетел на нее и юркнул в вагон. Потом в купе.
Сердце опять было готово оборваться, когда я только хотел сесть на свое место. В конце вагона я услышал голос. Старческий и нудный до невозможности. Загремели двери сразу нескольких купе и глаза мои выкатились из орбит от ужаса. Сейчас меня растерзает целое полчище психопатов! Голос что-то бормотал, напоминая моего незадачливого соседа и вдруг… ему ответили. Второй голос принадлежал мужчине, но звуки, им произносимые, сложно было назвать речью. Старческий голос что-то ответил и приближался. Через мгновение он общался с женщиной, слова которой не звучали, а выплевывались из глотки, словно ее замучила рвота и она сейчас подавится. Потом она мерзко захихикала, совсем как тот, что лежал рядом с кабинкой проводника. Третий диалог я услышал через минуту, точнее не диалог, а монолог, старческое соло. Когда лязгнула третья дверь, и он что-то опять пробормотал, в ответ послышался такой дикий крик, что я едва не закрыл уши. Это был даже не крик, а ор, звериный рык тигра, попавшегося в ловушку охотника. Он бесновался и не прекращался. И тут раздался выстрел.
Вопли затихли, дверь закрылась, и я услышал старческое бормотание совсем рядом со своим купе. Шарканье ног. Оно приближалось и мне становилось жутко до болей в животе, ведь столик я оставил в вагоне-ресторане, отбиваться было нечем. Я резко подскочил и защелкнул замок изнутри. Как же я сразу не догадался. Вдруг в дверь постучали, я не отвечал, а вжался в сиденье и старался почти не дышать. Стук повторился.
- Я знаю, что вы там… ээээээ... ррррр… знаааааю…
Я был близок к обмороку. Закрыв глаза, я попытался ни о чем не думать. Стук усилился, переходя в грохот. Я был похож на загнанного зверя, попавшего в ловушку как тигр. Или как мангуст. Минуту стояла гробовая тишина, стук колес я перестал замечать давно. И в этот момент раздался удар как из пушки, дверь слетела с петель, щепки полетели во все стороны, железный замок был вырван с корнями. Все это месиво рухнуло на пол в купе, и я отскочил на сиденье к самому окну, в угол, зажмурив глаза. Слегка приоткрыв их, я захотел закрыть их уже навсегда, но впал в ступор и застыл как статуя. В проеме стоял человек лет семидесяти, его лицо было настолько уродливым и мерзким, что меня затошнило. По всему лицу торчали огромные бородавки, струпья клоками свисали вниз, глаза поросли гноем, слюни стекали по заросшему подбородку и он жутко хрипел. На нем была надета синяя кепка и синий сюртук, бог знает какого века. Черные брюки были залиты кровью или краской. Он оскалился и вошел в купе, отбрасывая ногами мусор и хромая. Я продолжал сидеть застывшим, с ледяными руками и ногами. Он приблизился ко мне и наклонился. Вонь от него шла несусветная, как будто он уже пару раз побывал в гробу и вернулся. Комок подкатил к горлу. Я начал задыхаться. Он выпучил свои гнойные глаза прямо на меня и заорал на весь вагон:
- Билет!!!
Руки мои задрожали, и я машинально полез в сумку. Рукой я искал билет, не отрывая взгляда от чудовища-проводника. Нащупав его, я протянул ему бумагу. Он схватил ее с реакцией коршуна. Под ногтями у него что-то копошилось, я был уверен, что это не галлюцинация. Он изучал его, и лицо постепенно становилось все злее и свирепее. Чудище постучало пальцем по тому месту, где был оторван талон, и заорало еще громче:
- Кто оторвал талон? Ааааааааа?..... – потом он стал орать без слов, глядя в потолок и исторгая слюну. Вдруг он завыл и, обнажив оскал с явно запущенной цингой, выпучил глаза. Гной потек по щекам, он растопырил руки и с воем бросился на меня. Пока он еще изучал билет, я вспомнил, что отсутствовал, когда нормальный контролер проверял посадку пассажиров. Тогда мой документ был в руках у придурка-соседа, а отдал он мне его гораздо позднее.
Единственное, чем можно было отбиться – это нога. В момент сближения, я выставил ее как пружину, согнув в коленке, и резко выбросил вперед. Удар пришелся прямо в живот. Подгнивающий проводник согнулся пополам со стоном и брякнулся на колени передо мной, кряхтя и сопя. Я попал в солнечное сплетение. На аффекте следующий мой удар пришелся ему в лицо. Из носа брызнула кровь и сопли. Он повалился назад, а я, вскочив, добил его ударом ботинка по голове. Он затих, руки плетьми упали на пол и отключился. Я переводил дух, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Двери в купе не было, эта скотина разнесла ее вдребезги. Силища у него была слоновья, но слабые места, они и есть слабые. Покончив с блюстителем железнодорожных властей, я думал, как быть с оставшимися пассажирами, засевшими в купе. То, что доносилось оттуда при их встречи с контроллером, казалось куда как жутче в сравнении с теми идиотами, которых я прибил купейным столиком. Бог знает, из какой части моего существа на лицо прыгнула улыбка. Я представил, что один из них явно не имел билета и контроллеру пришлось его пристрелить. Как же мне повезло, что он не выстрелил в меня… Опа! Выстрел. У чудища не было нервов для беседы с безбилетниками (у них вообще тоже не хватало особого воспитания), но главное у него был пистолет! Осторожно пошарив у него в карманах, боясь, что оно вскочит, я нашел заветную вещь. Я не разбирался в оружии, но открыть и посмотреть количество патронов ума хватало. Два. Видимо, безбилетников было больше.
Я выглянул. Тишина не успокаивала и не тревожила. Было впечатление, что голову и грудь накачали воздухом. Немного постояв, я решился пройтись по коридору, расстреливая все, что выскочит на пути. Приближалась ярость и обида, злоба. Проходя мимо соседнего с моим купе, я резко дернул ручку, и дверь отварилась с лязгом. Там было пусто и чисто, словно пассажиров и не было, включая краснощекого рюкзака, таинственно пересевшего в другой поезд. Купе со звериным криком, купе с выскочившей женщиной, психопатом-мужчиной оказались открытыми настежь и полностью убранными. Я не знал, что думать. Дойдя до туалета в конце коридора, я обернулся. Идеальный вагон. Правда, глаза опять округлились, когда я не увидел на полу около своего купе людей, которых я убил столиком. Они пропали. В буквальном смысле плюнув в их сторону, я вышел в прохладный тамбур. Здесь ветерок снова приятно остужал мои раны. Оставалось посмотреть в плацкартник и убедиться, что и там тоже чисто. Вдруг я поймал себя на мысли, что вообще я сейчас делаю. Чем я тут занимаюсь, куда еду, к кому и с кем. Картина получилась удручающей, и я почувствовал не только обиду за происходящее со мной, но и отчаяние. Из глаз потекли слезы. Я размахивал пистолетом в пол одной рукой, второй вытирал покрасневшие глаза.

Невель. 7 июля.
Как я и ожидал, в плацкартном вагоне было также спокойно, как и в купейном. Никаких жгущихся летающих призраков с волчьими рылами, никаких воплей, истерик и прочего. Я сидел в вагоне-ресторане и пил кофе, который сварил себе сам. Кому же еще было его варить. Поезд летел на полной скорости, уже совсем рассвело и это не могло не радовать. Я пытался связать исчезновение тварей с приходом дня как с вампирами или прочей нечистью, но что-то подсказывало, что это тут абсолютно ни при чем. По крайней мере, было достаточно светло, когда контроллер-мутант меня атаковал. Так что, никак не вязалось. Я чувствовал огромную усталость, свалившуюся на меня, ужасно хотелось спать. Но вот только сна я себе позволить не мог. Неизвестно, когда и что здесь начнет происходить снова. Быть застанутым врасплох было равносильно смерти. С обеих сторон проплывали кусты, чуть дальше деревья, за которыми скрывалась неизвестность. Правда, название одной пролетавшей станции я успел прочесть – Завережье. Пара непонятных кирпичных строений и вывеска, старая как мир. То был хоть какой-то ориентир, и я раскрыл карту, карту-защитницу. Теперь я использовал ее по прямому назначению. Из Беларуси мы уже выехали и оказались снова в России. Маршрут еще более туманил взор. Мы ехали на север, точнее, я ехал на север. По карте кругом болота и озера, которых я не видел за лесными массивами. И скоро город под названием Невель, о котором я знал столько же, сколько, например, о Выдропужске. Мне было совсем тоскливо, но спокойно, поэтому я решил почитать журнал с драконом, валявшийся у меня в сумке. Выпрыгивать из поезда я не видел смысла. К тому же в ресторане было чем поживиться, а спрыгивать в неизвестность было рискованно. На минуту я замер, опасаясь, что сейчас достану не журнал о Юпитере, а журнал о рептилиях. Поколебавшись, я вытащил руку из сумки, и опасения пропали. Дракон уверенно опоясывал планету своим хвостом, и я открыл первую страницу.
Я долго разглядывал красочные цветные картинки. Надо сказать, они местами выглядели устрашающими – то демоны пожирали планеты, рождая новые миры из заднего прохода, то из млечного пути вырисовывались фаллические фигуры, а иногда наоборот – геометрически правильные элементы чудесно переплетались с разноцветными атомными цепочками или мифологическими животными. Часто картинки сопровождались цифровыми блоками, часто комментариями. Единственное, что огорчало – я не мог понять ни слова. Журнал был напечатан на одном из, как мне показалось, семитских диалектов. Арамейском, может, халдейском. Некоторые главы журнала были и вовсе, то ли на хинди, то ли на суахили. Не могу сказать, что я был большой знаток в языкознании, но в свое время интересовался археологией, антропологией, историей различных народов и держал дома несколько хороших книг по этимологии и семантике. Я не мог понять, где и когда он был издан. Вся информация такого рода напрочь отсутствовала. Но содержимое журнала все равно притягивало и заставляло поразмышлять даже без чтения. Так, страница за страницей, я провел над журналом часа два. Он был небольшого размера, но довольно объемистый. Пару раз я поднимался сварить себе еще кофе и съесть пару пирожных. Наверное, на моем месте, другой человек счел бы безумием заниматься такого рода занятием, после всего, что произошло, но мне исключительно не было до этого никакого дела. Я увлекся настолько, что даже не заметил, как поезд медленно стал сбавлять ход. Я поднял голову, чтобы посмотреть в окно… и замер. На ноги мне наложили лед, в сердце плеснули кипятка, рот зашили морскими узлами. Я не мог даже закричать. Прямо через столик на меня смотрел мой сосед, тот самый молчун-бормотун, только не заика, а тот, что встретился мне в этом самом вагоне-ресторане и таинственно исчез. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и спокойно изучал меня, глядя мне точно в глаза. Мои же глаза просто вываливались из орбит. Мне почудилось, что они вот-вот лопнут как у тех психопатов и даже промелькнула мысль, не причастен ли этот господин к такого рода гипнозу, с вытекавшими известными последствиями. Он моргнул, и я как будто ожил. Ноги потеплели, руки зашевелились, рот приоткрылся, и я судорожно сглотнул. Он слегка улыбнулся и кивком головы указал на мой кофе. Я отпил и поставил чашку обратно. Он сощурил взгляд и слегка забарабанил пальцами по столу. Сказать мне было нечего, я даже не представлял толком настоящий он или мне просто видится. Он посидел некоторое время, пристально меня изучая, а потом произнес:
- Ну что, устали?
Сказано это было так, словно происходящее было в порядке вещей. Я копал земляной ров, а он как надсмотрщик пришел пригласить меня на обед после моих тяжких трудов. Я молчал, хотя говорить мог. Отвечать было как-то не по себе. И какая последует реакция после моего ответа, я не знал. Он продолжал смотреть мне в глаза. У него они были ярко синие, но не голубые.
- Ну, хорошо. Отдохните. Я постараюсь помочь вам в этом. Помните, я вам обещал. – И он снова улыбнулся. Я помнил его обещание после упавшей вилки, и слов про женщину. Я опять удивился, вдруг поняв, что первым человеком после его слов была именно женщина. Анастасия Дмитриевна. Точно так. Я устало выдохнул и откинулся на спинку стула. Господин повернул голову в сторону, как будто ожидая официанта и… дверь, выход из которой загораживало непонятное оргстекло, открылась. Как будто из ниоткуда в ресторан вошла Анастасия Дмитриевна в своем зеленом платье, с зеленым чемоданом, катящим его впереди себя. Она отряхнулась, словно от снега, подкатила к господину, поставила чемодан около его стола и посмотрела на меня.
- Здравствуйте, папа.
Они засмеялись так завораживающе, что я от потрясения, и, глядя на них, сам заулыбался. Во мне переливалось чувство восторга, дикости происходящего, страха и полнейшего истощения. Глазницы горели огнем, казалось, что глазные яблоки сейчас выкатятся под стол, в голове разливалась сталь.
- У него усталый вид и болят глаза – сказал господин, обращаясь к Анастасии Дмитриевне.
- Зато с головой у него все в порядке – ответила она, и они опять звонко рассмеялись.
Я услышал два хлопка. Это мой странный сосед произвел их руками в мою сторону. Глаза резко перестали болеть, и я заметил даже, что мои ноющие раны тоже утихли.
- Его немного потрепало – снова произнесла Анастасия Дмитриевна.
- Хорошо, что он вообще еще дышит. Деревянный столик знает свое дело – парировал господин, и дама прикрыла рот рукой, чтобы не выдать слишком широкую улыбку. Он сделал знак рукой, приглашая меня к ним присоединиться. Я медленно поднялся и робко понес с собой стул к их столику. Устроившись, я ожидал продолжения, хоть какого-то. Они помолчали, а потом дверь снова открылась, и в зал вошел официант с подносом, полностью заставленным провиантом. Он начал выкладывать на довольно небольшом пространстве стола посуду и приборы на троих. После этого появились рулетики из баклажанов, копченая рыба, очень тонко нарезанная, салат из овощей, лодочки авокадо, яйца с икрой и пастила. В завершение всего этого, официант умудрился втиснуть на столик чашки с блюдцами и огромный глиняный чайник. От него шел аромат зеленого чая с жасмином. У меня заурчало в животе. Пирожные с кофе казались далеким прошлым. Даже имея в своем распоряжении хлеб, несколько сарделек, кусок мороженой курицы и пару больших ананасов, которые я нашел в ресторане, это показалось райским садом.
- Перекусите, а то вы жалковато выглядите – сказал господин.
Я смотрел на стол, официант ждал дальнейших распоряжений, двое людей изучали меня.
- Спасибо, Игорь – снова заговорил господин, и официант вернулся с пустым подносом к двери, из которой пришел, открыл ее и вышел сквозь загадочное стекло. Дверь захлопнулась сама. Голова моя начала кружиться, и я машинально взял вилку, смело наколов на нее один из кусков рыбы. Как только я положил ее на тарелку, неизвестный господин и Анастасия Дмитриевна последовали моему примеру, принявшись накладывать и себе в тарелки различные закуски, словно ожидали от меня первого шага. Я набрал целую, они же довольствовались немногим. Принявшись есть, я краем глаза разглядывал их. Они молчали и не переглядывались. Каждый был занят своей порцией и своими мыслями. Взяв в руки чайник, я начал разливать чай, начав с дамы, а закончив собой. Они посмотрели на мою маленькую церемонию и молча, почти одновременно кивнули, бросив на меня короткий взгляд в знак благодарности. Доев и выпив чашку чая, я расслабленно опустил плечи и уставился в окно. На них смотреть было неловко. Я делал вид, что меня интересует проплывавший за окном пейзаж, хотя он не менялся вот уже как минут двадцать. Господин положил салфетку на тарелку, скрестив приборы. То же проделала и Анастасия Дмитриевна. Тут же, как по звонку, появился официант и принялся шустро убирать со стола грязную посуду, оставив только чашки, чайник и пастилу. Он ретировался с подносом через странную дверь, и я услышал голос господина:
- Наверно, ты хочешь спросить что-то.
Спросить. Мне хотелось спросить даже не то, что происходит, а как добраться до Минска и забыть этот кошмар. Я был уверен, что они в курсе всего и знают выход отсюда. Вели они себя по-домашнему и уверенно. Но спросил другое:
- Что это за призраки с волчьими мордами?
Они нашли это забавным. Переглянувшись, они снова разлили чай и тогда Анастасия Дмитриевна ответила:
- Да забудь ты их. Это так. Ерунда.
Согласиться с этим было крайне затруднительно, хотя раны и не болели, все же впечатления о них оставались не самые приятные. Я изумленно взглянул на нее.
Она улыбнулась и сказала:
- Призраки – они и есть призраки. Покусать могут, если ты голый.
Я уставился на ее чемодан. Голый. Я вполне сносно одет, однако мне это не сильно помогло тогда.
- Карта – чудо. Особенно в виде балахона – вставил слово господин и они опять засмеялись.
Так, значит, про мой наряд они знают. Это начало меня злить. Меня откровенно разыгрывали, причем совершенно незнакомые мне люди. И за что? На всякий случай, я пощипал себя за правую ногу, убедиться, что это не сон.
- Вообще-то, было очень неприятно – сказал я довольно уверенно.
Господин взглянул в мои глаза и сказал:
- Это всегда так. Зато потом они пропадают как дым.
Я зашевелился активней.
- А психи? Почему пассажиры обезумили?
Я старался выдавать вопросы порционно, чтобы не сбить ни себя, ни ответы. Правда, от их ответов мало что прояснялось, но лучше синица в небе. Они хотя бы не психи, по крайней мере, не агрессивные.
- Они стали такими раньше. Просто ты не замечал.
Мне хотелось спросить про них самих, но я старался быть как можно более последовательным.
- А на кой черт отцепили вагоны?
Он замолчал и посмотрел на свою чашку. Потом взял в руки чайник и налил полную. Снова помолчал.
- Понимаешь, там никого не было.
Я вскинул брови. Господин был явно не в себе. Я отлично помнил перрон белорусского вокзала, проводников, пассажиров, садившихся в другие вагоны. И тупо уставился на него. Он кашлянул.
- Ну, считай, что все люди вышли в Смоленске. Тогда ты и познакомился с Анастасией Дмитриевной.
Дама сделала сидячий реверанс, и они посмеялись.
- Что значит в Смоленске? Поезд же до Минска. Никто не ехал в Минск?
Абсурдность нарастала, я начинал нервничать и чесаться.
- Ехали, конечно. Но они перешли в другие вагоны еще до того… - он запнулся, видимо, подбирая нужное слово. Мой взгляд заставлял его продолжать. Если так можно было выразиться. Он, все равно, оставался крайне суров, даже когда смеялся.
- Как осознали – завершил он, с полной уверенностью, что мне все понятно.
Он глотнул чаю, я последовал его примеру. Честно говоря, дальше спрашивать мне ничего уже не хотелось. Все равно, весь этот бред меня не успокаивал и ничего не прояснял. И я задал следующий вопрос уже по инерции, ни на что не рассчитывая:
- Что со мной будет?
Ответ я услышал уже от Анастасии Дмитриевны. Она смотрела на свой чемодан, как бы ожидая чего-то, и произнесла:
- Это зависит только от тебя. Мы можем только направлять, но не решать твою судьбу.
Я осматривал крышу вагона-ресторана и качал ногой. Звучало это слишком наигранно и избито. Как в дешевом фильме ужасов. Очевидно, они закончили свою трапезу, потому что встали из-за стола и придвинули стулья.
- Пойдем, пройдемся. Поезд будет долго стоять здесь. Мы успеем. Здесь очень загадочный городишко, тебе понравится – сказал господин. Я задвинул стул, и мы направились к двери, откуда они пришли и куда нырнул официант. Я замешкался перед дверью. Мои спутники стояли сзади и смотрели, что я буду делать. Я не знал, как проходят через органическое стекло и сообщил им об этом.
- Просто иди и все – ответила Анастасия Дмитриевна.
Я дотронулся ногой до предполагаемого препятствия, но нога скользнула сквозь. Отдернув ногу назад, я поэкспериментировал с рукой. Головой рисковать не хотелось. Они ждали. Наконец, поняв, что стекла никакого нет, я, зажмурив глаза, прошел за него совершенно спокойно. Чувство было, как будто погружаешься под воду и тут же выныриваешь. Легко и непринужденно. Оказавшись на другой стороне, я стоял на рельсах позади состава и осматривал окрестности. Никакого расстояния между высотой вагона и землей я не почувствовал, зато осмотрел. Метра полтора было точно, но я словно слетел по ветру, не споткнувшись. Мне было интересно, как будет выглядеть выход господина и Анастасии Дмитриевны со стороны. Я ждал. Встал напротив вагона и смотрел на него. Неожиданно послышался голос:
- Ты не нас потерял?
Я отскочил и обернулся. Они оба стояли позади меня, там, где я не ожидал их увидеть. Они не собирались ничего объяснять и зашагали к левому краю платформы. Там был подъем с лестницей на саму станцию. Я поплелся за ними, внимательно оглядывая все вокруг, стараясь заметить что-нибудь привлекающее внимание. Но ничего, вызывавшего интерес не попадало, за исключением, что стало уже привычно, полного отсутствия людей, животных (волчьи рожи я не брал в расчет), птиц. По поводу насекомых я сомневался и стал вглядываться в тропу, потом, когда поднялись на платформу, в асфальт. Ни муравья, ни жучка, ничего не проползало и ничего не пролетало. Впервые в жизни я ощутил тоску по братьям меньшим и задумался о том, что без них на планете было бы крайне неуютно. Собственно, уже стало пусто и безжизненно, только кроны деревьев покачивались, что было воспринято мною с огромным воодушевлением.
Вокзальное здание напоминало витебское, только отличалось ветхостью строения и более низкой посадкой. Также не было часов, а в остальном – типичное розовое, с белыми полосками, как у пирожного. Видимо, вокзальную архитектуру создавал один человек с явным пристрастием к сладкому. Мы обошли его. Сзади оказалось еще одно строение, одноэтажное, из желтого кирпича, крашенного, конечно, но с деревянной крышей и часами. Занятно было увидеть тут же кладбищенскую ограду и кресты, прямо рядом, не отходя, как говорится, от кассы. Я про себя заулыбался. Ну и местечко. Сбило поездом – чего далеко ходить – здесь и закопаем. Потом я сообразил, что неподалеку стояла церквушка и немного пристыдился. Хотя, чувства, которые я раньше называл страхом, стыдом, совестью, горем, после Орши стали приобретать новые краски или грани, они трансформировались во что-то скрытое внутри меня, и после выходили оттуда в новом наряде, с новым стилем и качеством. Преображение я осознавал, помимо прочего, а вот от этого легче не становилось. Но чувствам нравилось и часто разум приходилось притуплять, что тоже не было для меня свойственно. Оставалось разобраться с чувством любви, если оно тут как-то применимо. Но ведь мне нравился ветер, я почти любил его, нравились деревья, небо, пасмурность. Я любил этот мир, и шел обновленным, несмотря на всю неадекватность ситуации. Мы прошли церковь, потом табличку с павшими героями, а потом долго шли по тропинке куда-то вниз. Окрестность была открытой, малочисленность домов, простота улиц соответствовали очередному маленькому российскому городу и ничем особенно не поражала. Ни господин, ни Анастасия Дмитриевна, ни разу не обернулись на меня, словно были уверены, что я иду сзади, а не смотался куда-нибудь в сторону или где-нибудь застрял. Они были, конечно, правы. Куда я тут мог бы подеваться, у меня кроме них тут никого и нет. Вообще, здесь никого ни у кого нет, поэтому я трусил за ними как пес. Они же шли так уверенно, как будто бывали каждый день. Вскоре на горизонте показалось что-то высокое и округлое, наподобие башни. Я видел такие башни под Псковом, они служили для защиты от неприятелей и были отличным местом для лучников, так как располагались на возвышенностях, а оттуда вести прицельный огонь по врагу было очень эффективно. Черт возьми, мы и так под Псковом, это же Невель. Я вспомнил карту. В связи со всем происходящим, я совсем потерялся не только во времени, но и в пространстве, что немудрено. Тропа вела в ее сторону, вокруг ничего примечательного не было, стоило догадаться, что идем мы именно к ней. Издалека она выглядела устрашающе, да еще в пасмурную погоду. Я вообще не помню солнца, с тех пор, как проснулся после Смоленска. Небо все время было закрыто тучами, но дождя я тоже ни разу не застал. Подойдя ближе, я заметил травяной покров, покрывавший верхний обод башни. Облицовка откалывалась, обнажая кирпичную кладку. Что здесь можно было найти интересного для меня, я не знал. Как экскурсионный экспонат башня мало меня интересовала. И на гидов по Псковской области эти двое не были похожи совсем. Но мы двигались к ней неуклонно. Маленькие окошки располагались по диагонали, что говорило о наличии винтовой лестницы внутри ее. Я нагнал своих спутников и спросил:
- Зачем мы идем к башне?
Анастасия Дмитриевна обернулась. Она не улыбалась как обычно, скорее была насторожена.
- Там есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
От такого ответа у меня кожа покрылась мурашками. Я остановился и заявил, что не собираюсь ни с кем общаться, пока мне не объяснят, что происходит. Теперь повернулся господин, и все остановились.
- Возможно, ты знаешь этого человека. Неужели тебе не интересно поговорить хоть с кем-то, после столь долгого молчания?!
Я ответил, что их метафор мне хватает с лихвой и если там очередной психопат или надменный пророк, то пусть там и остается. А я лучше вернусь в поезд. Хотя, зачем, я пока не знал, но это казалось мне некоторым аргументом в свою пользу.
- Там ребенок – сказала Анастасия Дмитриевна.
Я остолбенел. Ребенок никак не приходил мне в голову. И что он мог здесь делать один, да еще в башне?! Правда, представить этого ребенка я не решился, возможно, это тоже какой-нибудь мутант. Это еще более отпугивало идти туда.
- Вы шутите? Но, честно говоря, уже наскучило, и я очень хочу спать.
Но они продолжили свой путь, как ни в чем не бывало. Я постоял, глядя им в след и, потихоньку, с большой неохотой, затопал к башне. Я не знал, куда вообще тут можно было повернуть и что бы меня там ожидало одного.
Через пять минут мы стояли у входа, если так можно назвать маленький проем у основания башни. Внутри было темно, а мои спутники молча смотрели на меня, явно ожидая и пропуская меня вперед. Я галантно раскланялся перед Анастасией Дмитриевной, но она лишь покачала головой и указала глазами в проем. Я вздохнул. Ладно, раз уж пришел и попал в такую передрягу, надо было выворачиваться. И шагнул внутрь. Пахло сыростью стен, мышами и горелой бумагой. Откуда тут мог взяться ребенок, моему уму было непостижимо. Египетская тьма и мои глаза определенно не хотели привыкать друг к другу. Я издал звук приветствия неизвестно кому и сделал еще один шаг. Сзади раздался голос Анастасии Дмитриевной, подсказывающий, что мне надо найти лестницу и подниматься наверх. Я ответил, что ломать ноги в темноте никак не входило в мои планы. А она ответила, что если я знаю другой определенный для себя план, могу начинать реализовывать его тотчас же. Я помолчал и начал на ощупь искать что-нибудь, напоминавшее перила. Ногой я искал ступеньки. Так несколько секунд танцевал в темноте. В итоге левая ступня наткнулась на какую-то арматурину и я понял, что нашел лестницу. Руками вцепившись в перила, в кромешной тьме, я начал подъем. Меня удивляла еще одна вещь. Свет из проема не проходил в башню ни одним лучиком, словно перед ним стоял барьер. Это напомнило мне дверь в поезде, которую я смог пересечь только благодаря своим спутникам. По крайней мере, я так думал. Одной рукой держась за стену слева, второй за перила, я осторожно, выверяя каждый шаг, поднимался по винтовой лестнице все выше и выше. Вверху была видна точка света – выход наружу – но никого поблизости, никаких детей уж точно, я не ощущал и не слышал. Очень хотелось ускорить подъем, но свалиться или просто оступиться было чрезвычайно опасно. Господин и Анастасия Дмитриевна молчали, как будто и вовсе ушли. А может, и ушли. Ну и черт с ними. Поднимусь наверх, осмотрюсь и вниз, в поезд. Зачем я лажу по этим баррикадам я до сих пор понять не мог, но мое тело словно получало удовольствие от этого процесса, и продолжало совершать соответствующие действия, абсолютно игнорируя возмущения разума. Через некоторое время над моей головой оказалась деревянная площадка – пол смотровой с крыши. Через три ступени моя голова высовывалась наружу, а еще через две – я полностью вылез из прохода лестницы наверх. Ветер уже давно заменял мне все мыслимые удовольствия. Я глядел по сторонам и глубоко дышал. Самый высокий свод башни оказался мне по пояс, он же и был поросший травой и мхом. Я опустил на него руки, оперся, и начал рассматривать местность более детально. Внизу я заметил две фигуры. Никто никуда не ушел. Они о чем-то переговаривались. Площадка была примерно метров семь на восемь, достаточная для пары-тройки лучников. Панорама не сказать, что была замечательной – довольно пустынной и равнинной. Деревьев в округе было немного, да и росли они опушками. Я облокотился на каменный обод всем телом и расслабился.
Возможно, поэтому и подскочил, когда сзади неожиданно раздался голос. Он действительно принадлежал ребенку, девочке лет двенадцати. Обернувшись, у меня закружилась голова, и застучало сердце. Сидя на корточках в углу площадки на меня смотрела девочка с русыми длинными волосами, голубыми глазами и пухленькими щечками. Как она тут оказалась, я не знал. Когда я поднялся, здесь никого не было. Я смотрел на нее, она на меня. Ветер гонял ее волосы из стороны в сторону, но ее это вовсе не беспокоило. Она твердо продолжала смотреть мне прямо в глаза. Я моргнул и спросил:
- Кто ты?
Она моргнула в ответ и, теперь уже убирая волосы от лица рукой, сказала:
- Не узнал… - в ее голосе явно сквозила досада, а глаза были на мокром месте. Она потупилась и снова подняла глаза на меня.
- Я что, знаю тебя? – сердце продолжало исполнять джигу.
-Да. Точнее… знал когда-то…
Я судорожно пытался вспомнить ее, но никто даже ее напоминавший не приходил в голову. Ветер стих, говорить стало легче. Думать почему-то тоже. В моей жизни было не так много знакомых с детьми, поэтому вспомнить их всех не составляло большого труда, но эту девочку я определенно не знал. Запомнил бы.
Да и знакомых в Невеле у меня отродясь не было. Я немного пришел в себя, сел напротив нее прямо на деревянный пол и изучал ее. Она молчала и смотрела на меня с каким-то вызовом, словно ожидая, что я ее вспомню и заговорю. Так продолжалось пару минут. В конце концов, я не выдержал и спросил:
- Если ты меня знаешь, скажи откуда. Это облегчит ситуацию нам обоим.
Она снова по-детски моргнула, убрала волосы с лица, и произнесла:
- Марта.
В голову ударила острая боль, меня резко затошнило, глаза заболели со страшной силой. Я смог подняться и высунуть голову с башни вниз. Меня вывернуло наизнанку, да так, что голова, казалось, чуть не оторвалась от тела вместе с пищеводом и не полетела вниз. Меня мутило, возможно, поднялась температура, и пробил озноб. Я опустился обратно на пол с закрытыми глазами. Я был близок к потере сознания, виски пульсировали, грудь сдавило, стало трудно дышать. Мне казалось, что я умираю. Я окончательно упал на пол и скрючился на боку, пождав коленки к груди, потрясываясь телом и стуча зубами. Девочку я видел краем глаза. Она продолжала на меня смотреть, и вдруг стала повторять, склонившись над моим ухом, касаясь волосами моего лица:
- Марта, марта, марта… марта…
Я отключился.