...Век живи - век живи.
Мастро Друфф


Двенадцатого город умирал.
Толпа громила памятники бывших.
Беспомощный суровый адмирал
Трещал по швам, а жизнь срывалась с дышла.
А тех, кто был носат и шепеляв,
И тех, кто упирался в кардигане -
Топтали смачно в розовых соплях
До бурого измора в содроганьях.
И чёртово вертелось колесо.
Горели лавки, банки и аптеки.
Был бесполезен ригельный засов
От оглашенных факельной потехи.
Но в самом пекле самого огня
На этаже, где, сделав передышку,
Бог затаился в комнате, склонясь
Над чуваком с принимбовою стрижкой,
Металось голуБИКое перо
Над прописью в пророческом экстазе.
А где-то вырубали топором,
Забыв афористические связи.
Чувак писал. Из недр его земных
Рождался мир - небесный и священный,
А Бог, что этот мир давал взаймы,
Стоял и плакал в том же помещеньи.
Здесь не было строки от сих до сих.
И никогда курсив таким не будет.
И где-то в темноте кончался стих,
Цепляясь за возможность высших судеб.

Нет. Невозможно вытянуть из шва
Своей судьбы логическую нитку.
Кибиров, Айзенберг и даже Шваб
Завидовать не станут и не вникнут,
Что в этот день - двенадцатый, чумной,
В далекой немосквой тьмутаракани
Писался стих такой величиной,
Которую в лито не знали ране...

Но с лестницы доносится угар
И крики распоясавшихся граждан.
Бог восхищенно терпит на губах
Осадок в послевкусии бумажном.
Потом проводит в памяти черту...
Крепись, Чувак... Ату его, Ату!

С-Петербург, 2010г.

Джакузи жизни
душ под дышло
капризы мира
так уж вышло...

Злость и сила рефлексии у каждого автора своя, но даже в проявленности такого вектора, когда на фоне провальной разрухи врезается на полной скорости строка:


Рождался мир - небесный и священный,
А Бог, что этот мир давал взаймы
Стоял и плакал в том же помещеньи.

и восприятие стиха меняется на обратимость и обратную сторону. Это реально аттракцион , на Харли Девидсоне по стенам Колизея..