Так бывает, когда тебе приснится сон и ты просыпаешься , почти не помня ничего, но с тонкой тихой болью, что там был ответ или подсказка на очень важный вопрос, который давно и долго занозит тебя и держит на поводке желаний найти выходи или ответ.
И стоит увидеть в реальности что-то, напоминающее о нем, то есть фигуру речи или событий – предмет или человека, ты вспоминаешь всё, по цепочке вытаскивая весь сюжет. Рассматриваешь его, переворачиваешь, сопоставляешь, и наконец, делаешь поворот ключа в проблеме, которая давно тебя теребила и вела .
Наша жизнь, похожая на такой большой сон, где мы припоминаем себя настоящих, а не тех, зеркалом и калькой увиденного в кино или генеалогического дерева, чужого опыта, придуманных правил социума – больше трёх не собираться, если на вашей кухне очень много тараканов. Нет, не подъедающих, а тех, которые командуют парадом головы…

Лучшим средством эвтаназии или анестезии в такой летаргии, наверное, является искусство. Бесспорно, что оно существует для всех. Но кому-то оно служит как раздаточный поднос или торрент – для услады себя, кому-то как гадальный столик с медиумами, который подсказывает – пойдешь к тополю, найдешь – пух..К соснам – шишки…К Лермонтову – боль..К Пушкину – всё…

Кому- то без искусства также спокойно, как с ним, только немного хлопотней, потому что люди давно ухаживают – чужими подписанными открытками, спетыми по телефону песнями и сочиненными роботами рифмователями стихами.

Есть небольшая доля любителей искусства, я не стану называть их настоящими, в обиду и угоду остальным, но они умеют в других лицах искать себя. Свой путь для других. Свой выбор. Свои слова, сказанные другим. Мосты искусства самые прочные. Ни один железобетонный пантон, или висячий гуттаперчевый – лабильный и гибкий, не сравнится с мостами, которое способно создавать слово. Слово поэта. Это мосты вне времени и расстояний, вне людей, и чем-то похоже на проницаемость снов. Они ложатся сверху твоей жизни как гарант любви кого-то чужого в этой больной и большой жизни.

Рефлексия не всегда снятие шкурки с себя и кожи, не всегда поиск внутри черных дыр и бермудских многогранников. Рефлексия, спущенная на половине оборотов, где место голого, пусть очень обнаженного нерва сменяется легкой картиной сожаления себя, не жалости, а именно сожаления – в самом обыденном, поднятом до уровня мира, как будто Башмачкин стал президентом планеты – такая эмоция, как универсальный ключ открывает двери тех людей и читателей, которые приходят сюда на землю чтобы понять и узнать – зачем все это. Им больно - и они плачут, им радостно и они напиваются, им некуда и они забиваются, у них есть и они раздают все, зная, что завтра опять будет больно и некуда.

Это поэты..поэты от слова..от бога..от себя самих неповторимых..
И когда ведущая поток мыслей – истонченная до вздоха эмоция грусти ложится на искренние слова, эти слова уже музыка..Та музыка, которую обычно записывают на клавире, предварительно услышав её сверху, согласовав и сразу включив нужную волну..
И кажется, в этот миг – миг узнавания себя в руках у Художника – не важно, что у него бумага, холст или клавир – в его руках связка ниточек от людей и судеб, на чьи вопросы он отвечает в том, что ему дают записать..

Я перечитывал стихотвороение Алейникова, возращался к нему, к образам, словам, но все время спотыкался о какую-то необоснованную касательную мысль – там что-то очень нужное для тебя здесь и сейчас, но ты прошел мимо…

Умеем ли мы абстрагироваться в прочитанном от себя..способны ли мы увидеть то что написано, а не прочитано.И как ты изменил жизнь стихотворения своим прочтением..А может даже и автора..Ведь есть где-то точка, где мы все связаны. И где лежит граница между этими двумя - поэтом и читателем, который плачет после стихотворения..
Вы часто плачете после чужих стихов…Да..мы и от своих то не очень переживаем, когда они теряются в вопросах- чего мы хотим ..
Чего можно желать от стихов..
Чтобы они оставили след в твоей душе и ответили на вопросы, которые нельзя произнести вслух…
Чтобы они застолбили твое внутреннее состояние, как сканирование болезни души на момент времени..
Чтобы они стали той жилеткой, которую никогда не найдешь среди людей..
Чтобы они еще раз вытерпели сами и помогли тебе вытерпеть боль от того..что мы забыли понимать, что болеем не только мы…А болеют из-за нас и от нас…А мы думаем, для..

и тополя, и ласточки…

И однажды приходит время..ты обнимаешь свой ум за коленки..да ..да..у ума тоже есть коленки и тебе на ладони падают такие строки..и ты даже боишься их записывать. Потому что малейшее движение и эта гениальность души снесется от порыва резкого ветра. Чьего-то грубого выпада или сорвавшегося в крик голоса..и ты уже как в том сне, просто не поймаешь за хвост то Настоящее – где боль – не крик и не требование – а прощание себя..
Где слезы - не жалость и не рефлексия – а след отражений чужой боли, которая почему то становится твоей ..по закону солнца..которое светит всем..

Когда ты понимаешь..что одиночество тополя отличается от твоего только тем..что ты научился или учишься от него убегать..
И что даже если появится, куда убегать – ты все равно будешь скучать по нему..потому что ни один поэт..никогда ..не сможет рассказать о себе так..чтобы стать читателем..

А когда тебя не понимают..или понимают не тебя..

Ты садишься в позу тополя и жалеешь ласточек..потому что если этого не сделаешь ты..
Ласточки …просто не полетят..

Те..которые появляются , когда ты закрываешь глаза и мысленно перечитываешь эти стихи..

Когда в провинции болеют тополя,
И свет погас, и форточку открыли,
Я буду жить, где провода в полях
И ласточек надломленные крылья;
Я буду жить в провинции, где март,
Где в колее надломленные льдинки
Слегка звенят, но, если и звенят,
Им вторит только облачко над рынком;
Где воробьи и сторожихи спят,
И старые стихи мои мольбою
В том самом старом домике звучат,
Где голуби приклеены к обоям;
Я буду жить, пока растает снег,
Пока стихи не дочитают тихо,
Пока живут и плачутся во сне
Усталые большие сторожихи;
Пока обледенели провода,
Пока друзья живут - и нет любимой,
Пока не тает в мартовских садах
Тот неизменный, потаенный иней;
Покуда жилки тлеют на висках,
Покуда небо не сравнить с землею,
Покуда грусть в протянутых руках
Не подарить - я ничего не стою;
Я буду жить, пока живет земля,
Где свет погас и форточку открыли,
Когда в провинции болеют тополя
И ласточек надломленные крылья.