СВОДОНЕБ

Ян Бруштейн
НЫРЯЮЩИЙ С МОСТА

Ныряющий с моста бескрыл, печален, вечен.
Взлетающий из вод - хитер и серебрист.
И встретятся ль они, когда остынет вечер,
Когда забьется день, как облетевший лист?
Ныряющий с моста, крича, протянет руки,
Но унесет его резины жадной жгут,
Туда, где у воды дебелые старухи
Намокшее белье ладонями жуют.
Взлетающий из вод без видимой причины
Застынет, закричит, затихнет и умрет:
Его стреляют влет солидные мужчины,
Там, где летит к земле горящий вертолет,
Где непослушный винт закатом перерезан,
Где не узнаешь зло, и не найдешь добро...
Ныряющий с моста стоит, до боли трезвый,
И смотрит, как река уносит серебро.

Вы летали во сне? Ну, хотя бы в детстве. Почти всем детям доводилось летать, или падать, или парить как в невесомости. Биологи, психологи и прочие ученые люди говорят, что это ощущения падения - полета у нас заложено в генах. Мол, древние обезьяны, наши предполагаемые предки, часто с деревьев падали. Когда человек ныряет - он падает, а это всегда опасно. Кроме чисто физических последствий, падение опасно психологически. Кто его знает, что там внизу, куда попадешь, в какую неизвестность. Чтобы остановить падение ни физических, ни умственных усилий падающего обычно недостаточно. Взлетающий, как правило, своим состоянием и положением в пространстве управляет. В этом и состоит одно из главных отличий «ныряющего», от «взлетающего». Падение действие пассивное, а взлет – активное.

Весь текст построен на противоположностях. Иногда они очевидные, иногда скрытые, как бы подразумевающиеся. Первое – это уже упомянутое и сразу замечаемое противопоставление движения вниз («ныряющий») и вверх («взлетающий»). Менее заметное - «ныряющий» бескрыл, а навстречу ему взлетает крылатый. Хотя явно и не упоминается, что у «взлетающего» есть крылья, но без крыльев не взлетают вверх, без крыльев только падают вниз. К тому же чуть ниже упоминается, что его «стреляют влет».

У каждого из персонажей, как мы уже заметили свой мир. Причем в мире «ныряющего» движение возможно только вниз, и между этими мирами граница, которую нежелательно пересекать. Особенно хорошо эта граница охраняется со стороны «ныряющего». Уж не потому ли он вечно печален? Проникновение карается моментально и сурово. Стражи на границе весьма основательные и серьезные: и дебелые старухи (наберите слово «дебелые» в Ворде и посмотрите, какую негативную оценку он вам выдаст); и солидные мужчины. Образ дебелых старух меня вообще немножко удивил архаичностью. И прилагательное, примененное к ним, из разряда устаревающих слов, и дело, которым они занимаются, несколько выпадает из современных обыденных действий. Трудно представить, где и кто сейчас будет стирать белье в реке. Сам «ныряющий» пассивен, но его мир жаден и активен. Он все захватывает, перемалывает и уничтожает. В нем усиленно жуют (даже ладонями!) то, что собираются проглотить. Тем более что намокшее белье вызывает мгновенную ассоциацию со смоченной слюной и полупережеванной пищей. Резиновый жгут, не позволяющий пересечь границу чисто физически, прямо назван жадным. Вертолет сожжен, винт перерезан. Даже добро и зло в нем настолько изменены, что их невозможно отличить друг от друга. Все в тексте определяет этот мир как дошедший до конца, умирающий. Вечер остывает – означает, что вечер кончается. День бьётся перед тем, как кончиться – живое производит судорожные движения перед тем, как застыть уже навсегда. Облетевший, то есть кончившийся, умерший лист (здесь немного странно употребление причастия прошедшего времени: судорожно бьется на ветру облетающий лист, а облетевший уже просто лежит на земле или на воде). Лист падает вниз и ныряющий падает вниз. Движение вверх и вниз крепко связаны в нашем сознании с рассветом и закатом, началом и концом: солнце поднимается утром, в начале дня, и опускается вечером в его конце.

Я не уверена, что автор насытил некоторые образы архаичностью сознательно, скорее всего, он чувствовал, что так надо, так будет хорошо. Обычно нас в стихотворении привлекаю новые сочетания слов и смыслов. Еще одна перестановка в этом тексте, несколько неожиданная, заключается в следующем. Под нырянием обычно подразумевают погружение в воду, однако мир «ныряющего» это воздух. В воду он вообще не попадает. И наоборот, мир «взлетающего» - это водный мир. Когда он попадает в воздух, это приводит к его личной смерти.

Второй мир тоже стоит рассмотреть подробнее. Здесь будет уместно вспомнить какие смыслы и значения вызывает в нашем подсознании слово вода. Она ведь очень значима для нас, недаром мы в основном из воды и состоим. Вода символизирует вселенское стечение потенциальных возможностей. Она соединяет в себе одновременно мотивы жизни и смерти. Погружения в воду тоже наполнено символизмом - вспомните обряд крещения, его аналоги присутствуют во многих культах. Психологически вода является символом неосознанных, глубинных слоев личности, населенных таинственными существами. А ведь и правда, «ныряющий» должен быть бескрыл в переносном значении этого слова, он-то никак не может достигнуть воды. Жгут, жадный мир воздуха его не допускает к крещению. И еще одно небольшое замечание по поводу эпитетов «хитер и серебрист» в применении их к «взлетающему». Речь идет о водном существе, учитывая символику воды, о глубинах нашей личности, то есть о душе. Казалось, с чего бы такие негативные знаки. Однако не нужно путать душу и дух. Душа-то может быть и душонкой, да и бесхитростными души нынче ой как редко бывают. А вот дух – это значительное и возвышенное, и обитает дух обычно высоко в небесах, а не в воде. Но, любая душа бессмертна, поэтому серебро, четкий признак вечности, ей действительно присущ.

Как вы уже, наверное, догадались, вот мы и подошли к главному противостоянию. Душа и тело, мирское и возвышенное «…и встретятся ль они»? Этот текст утверждает – нет. «Ныряющий» застыл в неподвижности, а серебро уносит река.

http://svodoneb.ru/index.php?pagename=edit_texts&action=view&id=17967#mainanchor