Я приглашу тебя на борт, речного аппарата и ручной работы скреплен он, как песенник стихами.
Взойди на палубу, но под ноги смотри, по трапу поднимаясь горделиво, украдкой все шаги считая.
Пока здесь пусто, но в том твоя вина, ты отвлекаешься на будни, стыдливо помня выходные, трутень,
Теперь смотри на небо, так… И вот гудок внезапно оглушает ухо. Ты помни о себе, и будешь трогать наши руки.

Колоколами борт увенчан, словно ряд соборов, скрипучие дощечки испещрены узором, ты учти.
И мачты парусами белыми снаряжены, причуды в причтах на полотнах слажены.
Потрогай лак свежайший на крепких брусьях, там все картины заколдованы, залиты слоем ветра и дождя.
Каюту скромную на взгляд твой приготовленный исследуй без причины спешки, и войди.

Ух, жарко здесь и тесно, как все столпились на тебя взглянуть, цени, и пригуби нектар, что сердце может прищемить,
Богов ты столько и представить не сумел бы, если б обладал тремя талантами своими.
У стенки прислонись, пока сомнения тебя поймали в сеть сознанья и помни все, что глаз твой принесет уму,
А я как юнга, провожающий героя, представлю панораму водного пространства корабля и подолью глоток, шепча.

Там, слева от тебя, индеец трубку топчет, он озлоблен на толпу, его вины здесь нет, он знает тропы под землей.
Чуть поодаль, на стены смотрит, в толстенной шубе северный олень, он может быть полезен в будущем твоем.
Тот, ближе всех к тебе, он в черной коже, в руках он куклу держит, не вздумай отнимать, он страхи знает.
А рядом с ним лохматый черный старец, с далеких берегов совершив полет, страж острова песчаного, и довольно тих.
Раскосый бледный с косами до плеч, мечей мудрец и тайных стихоформ хитрец, узором бережет, он может поделиться ими.
Похожий на него, с козой святой, и музыкант великий, и любит молоко мешать с молитвой, друг прошлых дней забытых.
В чалме, худой, но силен волей как огонь, кровь чтит, и летать порочен в сферах над бортами, аккуратней.
А дальше, загорелый и седой, знакомый гор и рек древнейших, изгнанник из толпы людской, крест прячет, и молчит.
Правее, лысый, в капюшоне, разгадку ищет весь свой век, и сундуки стеречь привык, держись ровнее с ним.
А у окна каюты, волосатый, с топором двуликим, исплавал всю земную гладь и не привык болтать без толку, помни.
Об остальных я расскажу попозже, хватит и того, кто здесь тебя заметит, право.

Пока послушаем их тему для собрания, и ты слегка вникай в таинственный осадок звуков,
Во тьме тонов ты ропот свой не замечай и действуй как прыгал в детстве чрез огонь в ночи.
…Хханнангалла бусточи…
…Ойриканка сонду байри…
…Румбало попорманта…
…Авлани горироно сериг…
…Си дзю лис тай го мино лина…
…Бамдумпла саричанндмабла бой…
…Хоришна истумазе шанкали…
…Уйори ланка суййеми гор дла…
Да, ночь в разгаре. Палуба, качаясь, настигнет скоро землю, и мы давно отплыли, гость мой, бледность не к лицу теперь.
И черные глаза на небе только звезды, не терпи, возьми вот эту трость, она твой поводырь в мерцании фантазий.

И вдруг, как тонок стал мой глаз и ум, отчаяние теперь в пустотах философских трат и горечь знания исчезла в водах,
Как молоко в устах, проникло в горло струйкой ледяной и тени стали полными в дыму признаний точных, и покои рыбьи.
Иду, скрипя, и осторожно наступая на следы-чешуйки, и радуясь внутри своей вселенной скользкой, все горит и пишет,
Присел на ящик, отдаленно брошенный, и пригляделся зорко, море дышит.

Материки смешались древними рисунками в пещерах, и маски танца диких людоедов с писаниями святыми вперемежку,
И горы, и ручьи пришли ко мне в полет, а музыка семи цветов объединила пальцы на руках, и рядом замурлыкал кот.
Вдруг цифры буквами раскрылись, а звук как лепесток запах и в волосы проник, лишая слышать гром из атмосферы,
Двуполый ангел хлеб делил среди ветвей колючих, и он дразнил веселой песней обезьянку, играя арфой голубой в руке.

Я незаметно подлетел к огромной раскаленной толщи, ее глаза искрили синеву, и веки мне велели опустить, прискорбно,
Когда затихла буря, токами плетя дороги из-под недр черных, открыл я очи, никого уж не было вокруг, мой друг…
Едва ли осмотревшись, стою я в лодке, посох деревянный все сжимая, вокруг река и леса полоса течет совместно, сладко,
Штурвал лежит от корабля большого на полу, и мягкий голос радостно мурлычет в ухо, кот!
Он здесь, со мною, не боится вод земных и лодки старой, глазеет и играет лапой, а арфа слышится, по сердцу стонет дивно,
И лист бумаги чистый для чернил раскрыт, как будто только что слетевший с неба…