Его звали Салман, а дружески - Салик. Нам было по 14 лет, и, если я впервые попал в горы, он здесь себя чувствовал хозяином. Тем более, что его старший брат Ваха был нашим инструктором в этом альплагере "Архыз"
Сначала мы подрались. Из-за девочки, по-глупому. Он мне ловким ударом разбил губу, а я, рослый и занимавшийся борьбой, так швырнул худенького горца, что тот попросту впечатался в землю, прошитую толстыми корнями архызских сосен. Потом долго прихрамывал и смотрел на меня страшновато, исподлобья.
Легкомысленная девочка, проигнорировав нас обоих, уже гуляла с высоченным московским задавакой, Ваха строго поговорил с братом, всё успокоилось, но Салик продолжал меня сторониться.
Пришло время первых уроков скалолазания. На учебной стенке - не слишком высокой скале мы отрабатывали это непростое умение. Мне, увальню, горная наука давалась трудно. Тем более, что в связку со мной Ваха (уж мне эта педагогика!) поставил более опытного брата. Его мрачная насупленность отвлекала и не давала сосредоточиться. А ведь от напарника в горах зависит всё, даже сама жизнь.
Первую стенку я как-то осилил, но, когда мы перешли на более сложную скалу, произошло, как я теперь понимаю, неизбежное: я сорвался. Высота была плевая, метров девять, но переломаться можно было серьезно – это всё равно, что сверзиться с третьего этажа. Однако маленький Салик, казалось, зубами вцепился в скалу, почти сросся с ней, и сумел меня удержать... Потом долго дул на ладони, обожженные веревкой, и что-то осуждающее ворчал на непонятном мне языке.
Почти всю ночь мы проговорили на веранде нашего домика – как прорвало! Я узнал, что Салик – нохчо, по-нашему чеченец, что он живет в чудесном городе Аргуне, что бабушка и дед остались после выселения в Казахстане. Он смешно вытаращил глаза, когда узнал, что я – еврей. Тут же торжественно сообщил, что в их школе любимый учитель – Рувим Моисеевич...
А на заре мы решили стать побратимами! Укололи ножиком пальцы, выдавили по капле крови на кусок хлеба, разломили пополам и съели. Не думаю, что это имело какое-то отношение к горским обычаям, скорее было чем-то книжно-пиратским, из подростковых мифов.
Много лет потом мы не часто переписывались и перезванивались. Виделись совсем редко, но всегда казалось, что расстались только вчера. Когда я служил в армии, Салик учился в пединституте, в родном моём Пятигорске. Стал учителем русского языка и литературы в Грозном.
В начале девяностых Салман прислал мне письмо: «Начинается страшное. Снова будет Кавказская война...» Потом я узнал, что он погиб в девяносто четвертом, во время первого же штурма Грозного, от шального снаряда.
Салман Талбоев, мой побратим, никогда не держал в руках оружия.