Предисловие.

Есть некий Интернет-форум, на котором обсуждаются вопросы эмиграции в Канаду, жизнь в этой самой Канаде, и, естественно, сравнение с жизнью в России. Есть споры. Есть две группы, одна из которых считает, что в России не так уж и плохо, а вторая – что в России плохо всё. Всё абсолютно. Есть ожесточённые споры, в ходе которых вторые неизменно вспоминают Булгакова, приговаривая «Разруха в головах» и называя первых патриётами и Шариковыми, а первые же пытаются оперировать логикой, впрочем, абсолютно безрезультатно. Есть создание клонов, когда один из спорящих создаёт новые ники, естественно, поддерживающие его в споре. Есть подозрения в том, что некоторые ники – лишь клоны. Ничего нового, одним словом. Всё это на фоне происходящих в мире событий.

Так появились эти записки, вначале публиковавшиеся на описанном форуме, а сейчас сведённые в некое подобие повести.

Любое совпадение с реальными никнеймами случайно.

Использование некоторых персонажей романа «Собачье сердце» М.А.Булгакова – не случайно.



1.

Проф.Преображенский был очевидно чем-то раздражён. Погрузившись в угрюмое молчание, он вертел в руках пустую рюмку и даже не притронулся к горячим закускам. В такие минуты все окружающие старались передвигаться неслышно и разговаривать шёпотом, а то и вовсе предпочитали исчезнуть из дома. В комнате сгущались тучи, и даже доктор Бораннер как-то сжался за столом. Наконец проф.Преображенский прервал молчание.
- Скажите, Бораннер, а не кастрировать ли нам Шарикова?
- Зачем, профессор? – еле слышно откликнулся доктор.
- А чтобы не плодился более, - усмехнулся проф.Преображенский
Бораннер понял, что графином по голове он сегодня не получит, и расправил плечи.
- Профессор, так ведь его сначала поймать надо, да и зачем же прерывать опыт на столь интересном месте?
- Поймать – дело недолгое, стоит только мне позвонить по одному очень интересному телефону, и его сразу нам доставят в операционную, а вот насчет прерывания опыта… Видите ли, доктор Бораннер, самостоятельным он очень стал, мнение своё имеет, сплетничает, комменты всякие постит. Раздражать это меня как-то стало.
- Позвольте, профессор, но он просто становится нормальным человеком.
- Нормальным человеком, говорите? Нет, батенька, не для того мы его сделали, чтобы он нормальным человеком становился. Пусть слушает, что ему высокообразованные люди говорят, и молчит. А то давеча начал я глубокие рассуждения, так он прерывать меня стал, возражать, так и сбил с мысли, в конце концов. Если так дальше пойдет, он, пожалуй, КГ/АМ мне в записях рисовать начнёт, и в Бабруйск посылать.
- Уже, - обиженно поддакнул Бораннер, - не Вас, правда, а других, но уже постит всякие гадости.
- Вот-вот, я и говорю, гадости всякие постит. Разруха, она ведь в головах, не так ли, доктор? Вот третьего дня решил я поддержать в дебатах одного уважаемого доктора, так Шариков встрял, танкистом меня обозвал, и вообще… Омерзительнее всего, что плодится, и как плодится – с необычайной скоростью! Постит уже под добрым десятком ников, разными стилями пишет, мерзавец, патриотом себя мнит, представьте-таки!
- А, может, это разные люди, и не Шариковы вовсе, профессор?
- Да какие разные, оставьте, батенька. Я этих Шариковых чую за версту! Шариков ещё, может, кошку не учуял бы, а я Шарикова сразу определяю.
- Каким образом, профессор?
- По ключевым словам, доктор, по ключевым словам! Вы заметили, что Шариков постоянно позитивно оценивает настоящее?
- Он и прошлое позитивно оценивает, - заторопился Бораннер, - говорит, раньше не так плохо было, и сейчас, мол, не всё плохо. Я с ним как-то затеял очередной спор, так он ничего понимать не пожелал, всё аргументов требовал, и конкретики, а в конце, как обычно, браниться начал, и намекать на мои умственные способности…
- Да с Вашими способностями мне всё понятно, - раздосадованно перебил профессор, который не любил, когда его самого прерывали, - его способности, вот что противнее всего! Обрёл, он, видите ли, способность своё суждение иметь. Его послушать, так в России можно жить! А, значит, намекает на то, что в Канаде – нельзя. Но ведь всякому высокообразованному человеку ясно обратное, не правда ли, доктор?
- Вы сделали гениальный вывод, профессор, я сам до него додумался лишь несколько лет назад!
- Вот-вот, а этот стервец сомневается в гениальности моего вывода.
- Он и в моей гениальности сомневается, профессор!
- Ничего святого нет у Шарикова, Бораннер, ничего. Разрушил он со стаей своих товарищей всё, что можно, по сортирам рыщет, даже не задумывается, что оставит детям!
- Профессор, так если мы его кастрируем, откуда ж детям взяться?
- Вот и кастрируем, чтобы детей не было. Если детей не будет, то нечего и оставлять, вернее, некому! Ещё точнее, у нормальных людей дети останутся, а у Шарикова – нет.
- Правильно, профессор, - оживился Бораннер, - а нормальных людей мы с Вами определять будем. Всяких мосек и шавок, вроде Шарикова – под нож, а нормальные пусть себе плодятся! Эту идею, кстати, уже пробовали провести в жизнь немецкие исследователи.
- Вот-вот, достаньте мне, кстати, их работы, ознакомимся с тем, что уже сделано, заложим, так сказать, базис.
- Непременно, профессор, в кратчайшие сроки.
- Да, и привлеките к подготовительной работе добровольцев каких-нибудь, Серголда, например. Нравится он мне, тоже Шарикова на дух не переносит.
- Профессор, - с ужасом прошептал доктор Бораннер, - так ведь Серголд – это ВЫ!!
Проф.Преображенский подошёл к зеркалу и замер в молчании. Бораннер снова сжался за столом.

2.

Проф.Преображенский наконец повернулся в сторону Бораннера. Вид его удивительным образом изменился за эти несколько минут созерцания себя самого в зеркало. Глаза невидяще обшаривали комнату, и даже борода каким-то странным образом встопорщилась более обычного.
- Собаки, - свистящим громким шёпотом сказал профессор.
- Что собаки? - ещё страшась признать очевидное, прошептал Бораннер
- Собаки, - причмокивая губами, вновь произнес профессор, - много собак… они бегут… много… шерсть… их шерсть кудлата… собаки…
- Неужели напился незаметно? - с ужасом подумал Бораннер, - Ну почему я не заставил его закусывать? Почему?
- Собаки, - шелестел профессор, - они идут сюда… их когти цокают по мрамору, глаза их слезятся, слюна капает с кривых их клыков… стая… стая товарищей… стая товарищей собак… несёт помойкою от них, противный кислый запах,.. всё тлен… всё.
- Ничего себе накрыло, - думал Бораннер, - а ведь очищенную пил. Бодяжат большевики, бодяжат, это точно.
- Они пахнут, пахнут они, - профессор медленно сделал шаг в сторону Бораннера, - дерьмом несёт от них, у них глисты, глисты в заднице, от них дерьмом несёт… собаки бегут сюда…
- Настойчивая иллюзия запаха, - профессиональный мозг врача работал помимо самого Бораннера, оценивая, сравнивая, делая выводы, - один из симптомов опухоли мозга, ему не в первый раз чудится запах дерьма.
- Собаки - это швондеры, а швондеры – собаки, - профессор продолжал медленно брести в сторону Бораннера, тот старался незаметно отодвинутся, благо круглый стол располагал к этому, - они придут, нагадят на полу, и петь начнут… собачью песнь… вновь петь… опять… зачем?
- Профессор, - осторожно сказал Бораннер, - Вам бы прилечь.
- Сынок! – вскричал профессор, - Сынок! Ты здесь!
- Ф-фу, - расслабился Бораннер, - никакой опухоли, он всего-навсего опять стал Серголдом.
Тем временем профессор, воспользовавшись оплошностью ассистента, стремительно приблизился, нагнулся, и обнял его за плечи.
- Сынок, - бормотал он, - ты здесь, ты со мной.
- Папаша, - говорил торопливо Бораннер, увёртываясь от слюнявого рта, - Вам непременно следует прилечь, непременно. Хотите, позовём Зину, она Вам поможет.
- Не надо, не надо никого, послушай меня, - профессор блестел глазами и жарко дышал, - Послушай, никогда, никогда не читай, ничего, ни до обеда, ни после, а тем более – вместо. Ничего, кроме «Эммануэль». Так, Борменталь?
Бораннер осторожно огляделся. В комнате, кроме них двоих, никого больше не было. Но рисковать не стоило.
- Да, - изменив голос, ответил Бораннер, - читать не стоит.
- Вот, сынок, слышишь? – радостно вскричал профессор, - не зря тебя я ординатором записал. Ты Борменталя держись, он умный, не чета тебе.
Бораннер картинно закатил глаза, не забывая увёртываться от слюнявых поцелуев.
- Сынок, - продолжал профессор, - ты – представитель новой интеллигенции, я тебя для этого и завёл в своё время. Не забывай жарко отдаваться каждому клиенту, каждому, запомни!
- Всё, - сердце у Бораннера ухнуло вниз, - всё, он надрался капитально. Теперь – точно запой, и вся эта мутотень дня на три, как минимум. Опять больных самому принимать.
- И в промежутках между клиентами, - не останавливался Серголд, - читай «Эммануэль». У меня был сложный случай – девочка не знала, что такое секс. Я ей прописал читать «Эммануэль», и всё прошло… всё…, - голос его снова стал невнятным, - всё, кроме собак… собаки лижут всё… дерьмо… помойки… руки… лизали руки мне… и что-то ещё… что-то ещё… шарикарыч, лангет… шарикарыч, лангет… лангет… лангет…
Серголд или вновь уже профессор, отпустил Бораннера, медленно опустился на стул и уставился в пустую тарелку.
Ланг! Ланг! Ланг! – отрывисто стал выкрикивать он, - Ланг! Ланг!
Голос его до странности всё более становился похож на собачий лай. Бораннер тяжело вздохнул, взял со стола колокольчик, и позвонил.
- Зина, - усталым голосом произнёс он, - дайте профессору мяса. И побольше, Зина!

3.

Профессор медленно выплывал из вязкой, горячей темноты забытья. В голове бил паровой молот, в виски вкручивались свёрла, глаза со слипшимися веками словно выдавливало из глазниц, язык ворочался в сухом рту наждаком.
- Бо… Бо…, - прошептал он.
- Бо-бо головка? – раздался заботливый голос Зины, - Не удивительно. Сейчас будет легче, сейчас.
Тёплая рука приподняла голову профессора, в губы ему ткнулся ковш. Профессор жадно стал глотать рассол. Действительно полегчало. Зина осторожно положила его голову обратно на подушку, профессор лежал не шевелясь, пытаясь вспомнить происшедшее. В памяти крутились лишь какие-то обрывки. Спор с Бораннером из-за Шарикова, водка, улица, ресторан, водка, какая-то площадь, митинг, он на трибуне, что-то говорит, вокруг толпа, он клеймит власть, толпа недовольна, бородатые мужики, студенты. Вроде бы он назвал их в запале «быдлом», его стащили с трибуны. Один мерзавец предлагал воткнуть ему в задницу факел, другой, напротив, увещевал, просил не тратить дефицитные нынче спички, а ограничиться «ха-арошим поджопником». Профессор осторожно под одеялом ощупал себя сзади. Следы факела отсутствовали, а последствия поджопника ощущались в полной мере.
- Бо…Бораннер, - выдавил из себя профессор.
- Бораннер спит, - откликнулась Зина, - он и так вчера набегался, Вас искал. Даже в Лондон звонил, спрашивал, не в Гайд-парке ли Вы. Берёзу какую-то спрашивал, а откель в Лондоне берёзе взяться? И что ж Вы так напились? Ведь такой образованный человек, а пьёте иногда, как сапожник. Собак вчера по квартире искали, Бораннера обругали перед уходом, а он Вам правильно советовал прилечь. Видели бы Вы себя, когда он Вас на спине в квартиру втащил. Лицо в синяках, одежда порвана, дерьмом измазана, ну чистый беспризорник, но не профессор.
- Проснулся наш пламенный трибун? - раздался голос Бораннера.
- Проснулся, - откликнулась Зина, - рассольчику уже попил, вроде отпускать начало.
- Водочки ему полтинничек надо, икорки холодной и поспать до вечера.
- Не надо водочки, - преодолел рвотный спазм профессор.
- Вчера не надо было, - строго сказал Бораннер, - а сегодня – обязательно. Помогите, Зина.
В четыре руки профессора усадили на кровати. В голове опять закружилось, он попытался открыть глаза. Это удалось лишь на четверть – один глаз не открылся вовсе, второй – лишь наполовину.
- Н-да, - саркастически ухмыльнулся Бораннер, - да вы боец, профессор. Видели бы Вы гематому на Вашем левом глазу. И что Вы в драку-то полезли? Митинговать зачем начали? Между прочим, ЧК уже приехала. Хорошо, что суматоха началась, - я Вас переулком увёл, а там пролётку поймал сразу. Вы уж постите на форумах, так и продолжайте – всё спокойнее. Так, берёте рюмку в руку и залпом.
Перед профессором появилась запотевшая рюмка и маленькое канапе с чёрной икрой. Он покорно опрокинул в себя ледяную водку и дал впихнуть себе в рот закуску. Пока он прожёвывал, его уже укладывали, укрывали в четыре руки. Свет в комнате погас, все вышли. Профессор лежал в темноте, его окутывало мягкое тепло. Вдруг стал представляться ему Гайд-парк, весь в берёзах, он сам, меж людей, восторженно внимающих каждому его слову, и гуси, много гуляющих гусей. Он было начал удивляться, откуда гуси в парке, но сон окончательно накрыл его тёмной теплотой.

4.

Бораннер стоял перед огромной берёзой и смотрел на неё. Лёгкий ветер шелестел листьями и ерошил редеющие волосы. Было тепло, щебетали птицы, но внутри Бораннера ворочался холодный ком.
- Зачем эта берёза? – бормотал про себя Бораннер, - зачем я здесь? И что ж я в неё так втыкаю уже час с лишним?
- Очереди ждешь! – неожиданно гулким голосом откликнулась берёза. Бораннер подпрыгнул от удивления и испуга.
- Ка-какой очереди? – дрожащим голосом спросил он.
- Очереди на аудиенцию, - охотно ответила берёза.
- Зачем?
- Не твоя забота судить, зачем, - сварливо буркнула берёза, - подойдёт очередь – ответишь на вопросы.
- А какие вопросы? - Бораннер чувствовал, что потеет от страха.
- Те, которые зададут.
- Кто?
- Я.
- Так задавай.
- Очередь не подошла.
- А сколько ждать?
- Языкатый ты что-то. Смотри, лишу грантов.
При слове «гранты» Бораннер призадумался. Слово было вкусным на ощупь, и приятно перекатывалось в мозгу. Слово сулило привычную икорку, сёмужку, рюмочку очищенной перед обедом, да и прочие весьма славные вещи.
- Молчу, молчу, - почтительно ответил он.
- Вот и молчи, это лучшее, что ты умеешь делать, - продолжала склочничать берёза.
- Так я и молчу.
- Опять болтать начал?
- Молчу, молчу.
Томительно тянулись минуты. Бораннер не выдержал.
- Так долго ещё?
- Сколько надо, столько и будешь ждать.
- Сколько надо кому?
- Сколько надо, сам знаешь, кому.
- Какой-то, госпожа берёза, - подольстился Бораннер, - у нас с Вами странный разговор выходит. Я к Вам со всей душой, а Вы ко мне – как Шариков.
- Ты с кем меня сравнил? - страшным шёпотом спросила берёза.
- С Шариковым, - по инерции брякнул Бораннер, уже жалея о необдуманном ответе.
- За базар ответишь, сука, - в голосе берёзы послышались блатные интонации.
- Виноват, госпожа берёза, прошу простить, с усталости это. Научная работа, знаете ли, а вчера профессор опять отчебучил, напился, буянил, подрался…
- Кто подрался, профессор? – изумлённо спросила берёза.
- Ну, не совсем подрался, скорее его побили, но за убеждения побили, он против власти, а эти а-клонированные …
- Кто? – вконец охреневшим голосом переспросила берёза.
- А-клонированные, - запинаясь, повторил Бораннер, - это, госпожа берёза, профессор их так называет. Они сильно ему мешают, они все Шариковы на самом деле, только клонированные, их там с десяток, все постят, КГ/АМ пишут в комментах, говорят, что в России жить можно…
- А что, нельзя? - заинтересованно перебила берёза.
- Никак нельзя, - заторопился Бораннер, - в России всё-всё плохо, ЧК у власти, свобода слова задавлена, честных предпринимателей душат, выбоины на дорогах, все ходят в чёрном, и совершенно нечего надеть…
- Так, последний тезис ты женскому движению оставь, а остальное мне нравится, ты это, дружок, запиши, да распространи-ка по Интернету. А грант на последнюю модель компа и оптоволокно я вам с профессором выделю.
- А на агитацию? – заволновался Бораннер.
- Какую агитацию? – вновь удивилась берёза.
- Агитацию за то, чтобы уезжать из России.
- Агитацию ты по зову сердца вести должен! – рявкнула берёза, - Забыл решения III съезда партии?!

Бораннер подскочил в кровати. Блуждающими глазами обшарил комнату. Вытер пот со лба, попил воды, встал, зачем-то раздвинул шторы, посмотрел на улицу, прислушался к мерному сопению профессора за стенкой, прошёлся из угла в угол, лёг в промокшую от пота постель, и натянул одеяло на ухо. «Приснится же такая херня» - думал он, засыпая.

5.

Влево! Влево, профессор! - Бораннер пританцовывал на месте, стоя за спиной у профессора. Тот горящим глазом впился в монитор, на котором мелькали мрачные лабиринты. Из-за угла выскочил монстр, профессор щелкнул клавишей, в динамиках загрохотала пулемётная очередь, монстр задёргался и упал.
- У Вас патроны кончились, - подсказал Бораннер.
- Вижу, - не отрываясь от экрана, процедил профессор.
- Рокет ланчер берите, профессор, он круче!
Профессор нажал на клавишу, меняя оружие и нос к носу столкнулся с очередным чудищем. Щелкнула мышка, комнату наполнил грохот, экран залило багровым, всё замерло, наступила тишина. Профессор медленно повернулся к Бораннеру.
- Сами виноваты, назад надо было сразу, - промямлил Бораннер, нарочито внимательно разглядывая что-то в углу, - Ну, теперь моя очередь.
- К Вам пришли, профессор, - сказала вошедшая в комнату Зина. Её уши были заткнуты ватными комочками.
- Кто? – удивился профессор, - Я никого не принимаю, у нас с ассистентом по плану научная работа.
- ЧК пришла, - ответила Зина, пропуская в комнату крепкого мужчину в кожанке с маузером в деревянной кобуре.
- Так, оружие на стол! – скомандовал мужчина.
- Какое оружие, батенька, - вальяжно откинулся в кресле профессор, - в этом доме ничего опаснее моего скальпеля отродясь не было.
- Не надо врать! – прогремел мужчина, - Соседи сообщили, что в этой квартире слышны выстрелы.
- Ах, выстрелы, - заулыбался Бораннер, - я сейчас Вам покажу, я сейчас всё объясню.
Он склонился к клавиатуре, пощёлкал клавишами и жестом подозвал мужчину поближе.
Вот, смотрите, - Бораннер нажал на клавишу, в комнате загрохотали выстрелы, - ещё ракетой можно… вот так… и ещё тут БФГ есть, но мы с профессором его ещё не нашли.
- Байкалфинансгруп? – вглядываясь в экран, уточнил мужчина.
- Нет-нет, что Вы, - затряс ладошками в воздухе Бораннер, - БФГ – это оружие такое, самое мощное.
- Так, понятно, Дума здесь, значит, - усмехнулся мужчина, - вы когда DOOMаете, громкость поменьше хоть делайте.
- У нас наушники есть, - подал голос профессор.
- Вот и используйте их, - повернулся к нему мужчина, - кстати, что у Вас с глазом?
- Поскользнулся, ударился о косяк, - быстро ответил профессор.
- А ухом тоже о косяк?
- А ухом – о тумбочку.
- Понятно, совершенно самостоятельно споткнулись и упали три раза подряд, - язвительно сказал мужчина, - А шишка на лбу, надо понимать, от швабры, на которую Вы наступили?
- В квартире было темно, - пришёл на помощь профессору Бораннер.
- Да уж, в темноте, да на пьяную голову упасть очень легко.
- Мы вообще не пьём! – хором ответили профессор с Бораннером.
- Я верю, - мужчина, ухмыляясь, поддел носком начищенного до зеркального блеска сапога пустую полуторалитровую пластиковую бутыль из-под пива и лёгким толчком отправил её в угол, где уже стояли три таких же, - Ладно, мне всё понятно, играйте на здоровье, сигнал был ложным. Но я за вами буду присматривать. Кстати, профессор, как Ваша задница, ещё болит?
Мужчина захохотал и вышел. Хлопнула входная дверь.
- Откуда он знает про поджопник? – думал профессор, наливая дрожащими руками пиво в свой стакан.
- Профессор, он тут …оставил, - Зина протягивала профессору листок бумаги.
На листке был написан номер телефона, а под ним – загадочное слово.
- ЧКрыч, - вслух прочёл профессор, - Что бы это могло значить, коллега?
Бораннер его уже не слышал. Нацепив огромные наушники, он увлечённо водил мышкой, не отводя глаз от экрана.

6.

- Осторожно, Зина! – профессор недовольно моргал.
- Потерпите, профессор, чуть-чуть осталось, - Зина лёгкими взмахами заканчивала гримировать жёлто-зелёные следы под левым глазом профессора. – Ну, вот и всё, как молодой стали.
- Я попросил бы не намекать на возраст, - сварливо буркнул профессор, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
- Что уж тут намекать, - выходя, прошептала себе под нос Зина, - и так всё видно.
- Бораннер, кто записался на приём сегодня? – крикнул профессор.
- Вот список, всего шесть человек.
- Так, помню, этого – тоже, Иванченко-Кобылихин, Иванченко-Кобылихин, а, вспомнил, - бормотал профессор, - мадам, не прошло и полгода,.. так, снова этот импотент,.. а эт-то что такое? Бораннер, что это такое?!
На аккуратно разграфленном листе в шестой строчке корявым почерком было написано «Ф дисятке и ниипет», а внизу, рукой Бораннера, - «Шарикофф сцуконах малалетний далбайоп».
Бораннер, отвернувшись, застенчиво ковырял оконную раму. Профессор решительно взял перо, обмакнул в чернильницу и аккуратно вывел на восьмой строке: «Не сметь срать в комментах». Потом подумал и добавил жирный восклицательный знак.

7.

- Профессор, профессор! – Зина с вытаращенными глазами вбежала в комнату, - Он пришёл!
- Кто пришёл? – спросил лениво профессор, не отрываясь от разглядывания картинок в «Penthouse».
- Шариков!
Профессор выронил из рук журнальчик, вскочил, зачем-то протёр очки, и пошёл в прихожую. Там действительно стоял Шариков, а с ним – два молодых человека, - оба в золотых цепях, перстнях, и при фиксах. Один был высок, могуч, и с перебитыми ушами, которые смотрелись ужасно на бритой голове. Второй – обычный, но слишком нервный, перебирал в руках чётки, и блуждал глазами.
- Что, папашка, не ждал? – гнусно ухмыляясь, спросил Шариков.
- Какой я Вам папашка, - начал было профессор, но осёкся под тупым взглядом того, кто был повыше.
- Ничо, ништяк, - заржал Шариков, - я ж к тебе записался на приём. Слы, козёл, - перешёл на серьёзный тон он, - ты чо там базарил насчёт кастрировать, ты чо там гнал насчёт ло… лоба… лоботомии?
- Э-э-э, - заблеял профессор, - это было образно, так сказать…
- Чо за байда?
- Так сказать, это были научные термины.
- А-а-а, наука, это я понимаю. Слы, братва, этот лепила мне помог в своё время, этой самой наукой, в натуре, мне помог.
Братва обозначила смех. Нервный даже затрясся, но при этом всё время глядел на профессора дикими глазами.
- Вы, Шариков, так сказать, удачный пример торжества разума над сарсапариллой, - тоже хохотнул профессор.
- Чо ты сказал? – Шариков растопырил пальцы и пошёл на профессора.
- Это тоже термин такой научный, - торопливо заговорил профессор, - А Вы, наверное, на осмотр пришли?
- Ну да, - удивился Шариков, - по телевизору всегда говорят к зубному раз в год ходить.
- Проходите в кабинет, - поворачиваясь и закатывая глаза, сказал профессор, - а друзья Ваши пусть здесь подождут.
- Короче, братва, - повернулся Шариков, - если я через час не выйду, валить всех, и девку тоже.
Братва насупилась и пошарила подмышкой. Профессор быстро прошёл в гостиную и поманил Бораннера.
- Коллега, где телефон этого серьёзного мужчины, что к нам пару недель назад приходил?
- ЧКрыча, что ли?
- Может, его, не помню точно, где-где?
- Сейчас-сейчас, - суетился Бораннер, - вот, профессор!
Профессор взял в руку листок и стал дрожащими руками набирать номер. С третьего раза, наконец, получилось.
- ЧК слушает, - грозно громыхнуло в трубке.
- Мне бы товарища ЧКрыча, - подобострастно мурлыкнул профессор.
- Я слушаю.
- Это профессор…
- А, знатный думер! – перебил ЧКрыч, - Узнал, узнал. Проблемы?
- Товарищ ЧКрыч, тут к нам хулиганы пришли.
- Какие хулиганы?
- Шариков со-товарищи. Маскируются под медосмотр.
- А мы-то тут причём? – искренне удивился ЧКрыч.
- Ну… так… вмешаться бы.
- А уже что-то произошло?
- Ещё нет, но, возможно, при определённых обстоятельствах, может.
- Так вот, когда произойдёт, или если будет что-то определённое, тогда и звоните. И вообще, профессор, Вы его породили, Вам и разбираться. Мы в семейные дела особо не лезем.
- Но… - попытался перебить профессор, - Как на…?
Он задумчиво смотрел на телефонную трубку, издававшую короткие гудки.

8.

- И не забывайте регулярно принимать витамины, - сказал профессор, выходя с Шариковым в прихожую.
- Не боись, я витамины уважаю, - осклабился Шариков, - особенно «Це». Бабце, винце, сальце.
Братва дружно заржала.
- Слы, папашка, - повернулся к профессору Шариков, - ты чо-то гнал насчет того, что телефончик этого пейсателя имеешь, который про нас строчит.
- Так он уже давно умер, голубчик.
- Не лепи горбатого, я про того мудилу, что в форуме. Давай-давай, мне с ним конкретную тему перетереть надо.
Профессор со вздохом вынул из нагрудного кармана визитку и протянул Шарикову. Тот извлёк сотовый, потыкал в кнопки пальцем, глядя в визитку, и отошёл в сторону, поднося телефон к уху. Братва тут же его окружила. Как ни старался профессор, но ему удалось услышать из всего сказанного Шариковым только несколько непонятных обрывков фраз: «лавэ зашлю», «не быкуй!», «реальная уважуха будет», «ну, хоть так» и «этот клоун».
Полиграф Полиграфович медленно повернулся к профессору и стряхнул пылинку с лацкана дорогого итальянского кашемирового пальто. Весь вид его служил воплощением уверенности серьёзного человека, многого добившегося в жизни. В уголках мудрых глаз Полиграфа Полиграфовича мелкой сеткой теснились морщины – следы долгих раздумий о смысле жизни. Он добрым взглядом оглядел стоящего перед ним профессора, – гаденького скрюченного старикашку с торчащим из вонючего рта единственным жёлтым зубом, перевёл построжавший вмиг взор на Бораннера, пританцовывавшего в ярко-оранжевом клоунском парике, гримасничающего и насвистывающего детскую песенку, подмигнул Зине, глядящей на него влюблённым взглядом. Полиграф Полиграфович знал, что Зина была отчаянно в него влюблена с первой их встречи, но в его сердце не находилось отклика на все порывы этой серой мышки, блекнущей перед первыми красавицами, падавшими к его ногам.
- Что ж, профессор, - сочным баритоном произнёс Полиграф Полиграфович, - благодарю Вас за работу.
- Не за что, голубчик, - прошамкал, кланяясь, профессор, - приходите ещё, не забудьте про витамины.
- Хорошо танцуешь, сынок, - похлопал по плечу Бораннера Полиграф Полиграфович, - могу составить тебе протекцию, будешь веселить людей в моём ночном клубе.
Бораннер радостно захихикал и выкинул особо забористое коленце.
- А ты сегодня шарман, Зиночка, - Полиграф Полиграфович погладил своей холёной рукой с дорогим маникюром Зиночку по щеке, - я часто вспоминаю о тебе.
Зиночка, не отводя счастливых глаз, быстро потёрлась щекой о его руку.
- Что ж, друзья, дела не оставляют нам много времени на общение. Жаль, но такова жизнь, - красивый голос Полиграфа Полиграфовича, казалось, заполнил всю квартиру, - Если у вас будут какие-либо сложности, не стесняйтесь обратиться ко мне, помогу, чем смогу, а возможности мои весьма велики.
Все трое благодарно закивали.
- Если меня не будет на месте, то можете переговорить с моими друзьями – Михаилом и Георгием, - сделал величественный жест в сторону Полиграф Полиграфович.
Могучий Михаил, чемпион страны по вольной борьбе, стесняющийся свой силы, и оттого исключительно добрый с людьми, кроме, разве что, нескольких презренных барыг, слегка наклонил голову. Он всегда двигался осторожно, помня про свои габариты, и даже «Хаммер» себе купил только из-за просторного салона.
Георгий, консультировавший несколько коммерческих фирм на предмет правильного распределения финансовых потоков, быстро кивнул. Он постоянно был погружен в раздумья, в мозгу его прокручивались всё новые, и новые схемы оптимизации налогообложения, и оттого он занимал руки свои чётками, а мысли стимулировал кокаином, - не для удовольствия, а лишь для пользы общего дела.
- Пойдёмте, братья, - сказал Полиграф Полиграфович, - Всего вам доброго, друзья.
Профессор кинулся было поцеловать руку, но не успел, троица уже вышла из квартиры. Замок щёлкнул.
- Папашка, папашка, идите сюда! – крикнул из комнаты Бораннер. Он пританцовывал перед компьютером, вглядываясь в монитор, - Смотрите, смотрите, Полиграф Полиграфович ошиблись, они слишком рано ушли! Последний заказанный ими абзац остался. Можно, я сейчас в нём напишу «Автор выпил яду, убил себя сам»? И тогда всё, конец этому писаке!
Профессор подбежал к монитору, посмотрел в него и медленно поднял голову. Бораннер, глядя на него, ощупал волосы, потом вцепился в них, и стал, подвывая, раскачиваться из стороны в сторону.
- Я Вам коллега, учебник русского языка подарю, чтобы знали, когда абзацы заканчиваются, - яростно прошипел профессор и вышел, - Хорошо хоть зубы все вернул, сволочь!
В соседней комнате всхлипывающая Зина сидела на корточках перед открытой дверцей печки и чиркала постоянно ломающимися спичками.
- Я не хочу никогда больше любить Шарикова, не хочу, - повторяла она. Наконец спичка зажглась. Визитку медленно охватывало пламя.

9.

- Зина, подавайте обед! – крикнул профессор из прихожей, снимая пальто.
Никто не откликнулся, но из комнаты доносилось хихиканье. Профессор вошёл в комнату и остолбенел. За столом напротив друг друга сидели Зина и Бораннер, и непрерывно хихикали, показывая пальцами друг на друга. Между ними стояло пакетов шесть молока, ещё четыре, очевидно пустые, валялись на полу.
- Что происходит? – недоумённо спросил профессор.
- Папашка пришёл!!! – завопил Бораннер, повернувшись к профессору, и радостно заржал. Зина, всхлипывая от смеха, упала на стол.
- Да что это такое с вами? – возмутился профессор.
- Мо..мо..мо..локо пьём, - еле выдавил Бораннер, сгибаясь пополам
- Молоко, с Урала, - подтвердила Зина, и снова захихикала.
- Нет, это чёрт знает, что такое, - потряс головой профессор, взял в руку молочный пакет, внимательно его рассмотрел, пожал плечами, налил себе стакан и жадно выпил.
Через полчаса хихикающих стало уже трое. Профессор хлопал Бораннера по плечу, смеялся, грозил Зине шутливо пальцем и всё время пытался что-то сказать. Наконец, его усилия увенчались успехом.
- А Шариков-то в кашемировом пальто, ну чисто корова под седлом!
Зина на секунду посерьёзнела, потом махнула рукой и снова прыснула: И этот-то, этот, специалист по финансовым потокам!
Все трое от души хохотали.
- Зина, налейте-ка ещё молочка, - попросил профессор.
В дверь позвонили. Зина, улыбаясь и вытирая слёзы, вышла в прихожую.
- Сосед снизу пришёл, - сказала она, вернувшись через минуту, - прикольный такой.
- Что ему надо? – хохотнул профессор.
- Спрашивает, что за шум, а сам одним глазом старается в комнату заглянуть. В гости напрашивается, в общем. Прогнать?
- Нет, отчего же, - затрясся от смеха профессор, - зовите к столу, и достаньте ещё один стакан.
- И солёных огурцов, - добавил Бораннер.
Вошедший в комнату сосед с недоумением смотрел на трёх человек, бившихся в пароксизмах хохота.

10.

- Таким образом, представленная уважаемым слушателям моя модель активного мембранного транспорта может использоваться для дальнейшего изучения генеза раковых клеток, - закончил докладчик.
В зале раздались аплодисменты.
- Есть ли вопросы? – обратился он к залу. Профессор, сидевший на первом ряду, поднял руку.
- У меня вопрос следующего рода, - хорошо поставленным голосом начал он, - рассматривалось ли в рамках эксперимента влияние нарушений мембранного транспорта на формирование мозговых клеток, характерных для мозга так называемых патриотов?
- Э-э-э, - ошеломлённо протянул выступавший, - простите, о чём Вы?
- Не следует отвечать вопросом на вопрос! – повысил голос профессор, - Научитесь уважать собеседника!
- Да я собственно…
- Так и запишем, - Вам нечего сказать! Вы жонглируете словами, ловко, надо признать, жонглируете, для того, чтобы умолчать о главном! – профессор повернулся к залу, - Подобные ему разрушили страну, нахапали всё, до чего дотягивались их жадные ручонки, задавили на корню свободу мысли, свободу слова, свободу жизни!
- Простите, но я…
- Не прощу! – помахал в воздухе пальцем профессор, - Не прощу, слышите! Подобные Вам готовы задушить своих ближних, отобрать последнее, запретить думать, говорить, дышать! Вы ни на секунду не задумываетесь о последствиях, ни на мгновение не думаете о будущем! Сейчас, для себя, побольше, а потом – хоть потоп! Вы готовы согласиться с любой дичью, если она исходит от власть предержащих! Вы согласны лизать им зады, вы готовы им аплодировать так же, как аплодировали только что! Вы примете любых, подчёркиваю, любых шарикошвондеров, и будете благодарить их за то, что они дают вам единственное право – право быть ограбленным и униженным!
- Но какое это имеет отношение к моему докладу?! – закричал выступавший.
- Не хамите! – резко оборвал его профессор, - Подобные Вам всегда начинают хамить за отсутствием аргументов! Я удивлён тем, что ещё никто из зала не начал хамить в унисон с Вами!
- Профессор, но Ваше выступление действительно более годится для митинга, чем для данного научного собрания, - раздался голос с задних рядов.
- Вот! Видите! – показал рукой на задний ряд профессор, - Ждать пришлось недолго. Стая прихвостней вышла на охоту! А по существу, по существу Вам есть что возразить?
- Но Вы сами говорите не по существу доклада, - раздались голоса из зала.
- Не смейте затыкать мне рот! Не смейте, слышите! Вы смешны в своих потугах оправдать, вы отвратительны в своих потугах угодить! Вы можете пересажать всех, но кому станет от этого лучше, спрашиваю я вас?
- Позвольте, - уловил момент вставить слово докладчик, - никто ведь никого не предлагал сажать, мы рассматривали проблемы на клеточном уровне.
- Абсолютно точно! Ваш уровень – одноклеточный! Ваш разум не поднимается выше разума амёбы! Вы присвоили себе право говорить от имени страны, не спрашивая других, делегировали ли они вам это право!
- Простите, доктор, - мужчина с седой эспаньолкой нагнулся к Бораннеру, - что происходит?
- Профессор борется против власти, - гордо ответил Бораннер.
- Но эта его борьба совершенно не связана с темой, рассматриваемой на данном заседании.
- А Вы что, тоже из а-клонированных? - прищурившись, спросил Бораннер.
Мужчина с эспаньолкой отшатнулся. Голос профессора гремел в зале. Сидевшие на задних рядах стали незаметно уходить.

11.

- Нет, Бораннер, результаты впечатляющие, - радостно потирал руки профессор, - целых три человека выразили свою солидарность с моими тезисами.
- Да, профессор, это прекрасно, - льстиво сказал Бораннер, - на то, что к концу Вашей речи в зале более никого не осталось, можно не обращать внимания.
- Наплюйте на этих а-клонированных, коллега, наплюйте, не они являются цветом нации. Но как я его! Как я его!
- Да уж, Вы просто разбили его в пух и прах!
- Как он мямлил, как напрасно взывал к своим прихвостням в зале, как жалко он потел! Вы видели, как он своими потными дрожащими ручонками перебирал листы бумаги? Видели? Можно констатировать, что даже один человек способен сделать многое, если он целеустремлён и бесстрашен!
- Да, профессор, Вашему бесстрашию можно только позавидовать, - начал Бораннер.
- Профессор, Вам письмо, - прервала его Зина.
- Что пишут? – профессор разрезал конверт, - Нет, Вы посмотрите, коллега, эти трусы и прихлебатели исключили меня из научного общества!
- Нельзя так это оставлять профессор, - возмутился Бораннер, - необходимо составить петицию в Вашу поддержку. Я подпишусь, и те трое, уверен, тоже, и другие честные люди найдутся. Нельзя отдавать а-клонированным поле битвы без боя.
- Это Вы правильно сказали, коллега, без боя мы не сдадимся! Записывайте!
Профессор несколько раз прошёлся из угла в угол, заложив руки за спину.
- Друзья! Гнойник прорвался! Начался процесс очищения! То, что долгое время скрывалось внутри, пряталось от взора, причиняя страдания всем здравомыслящим людям, вышло на поверхность. Вчерашнее заседание научного общества, как лакмусовая бумага, показало неоднородность наших рядов, расслоение нашего общества на честных, чистых и принципиальных людей, с одной стороны, и бессовестных прихвостней шарикошвондеров, - с другой. Вы успеваете записывать, коллега?
- Да, профессор, не беспокойтесь, - сделал успокаивающий жест Бораннер.
- Так, «и бессовестных прихвостней шарикошвондеров, - с другой». Подобно изливающемуся гною, последние покинули зал заседаний, обнажив тем самым свою гнусную сущность. Остались лишь здоровые клетки, здравомыслящие учёные, болеющие душой за свою многострадальную страну. Мы, инициативная группа честных учёных, объявляем о создании движения «Союз скальпеля и клизмы». Вырежем злокачественные опухоли! Вымоем всё накопившееся дерьмо! Очистим наш общий организм от паразитов! Солнце свободы восходит, и под его жаркими лучами дерьмо подсохнет и перестанет вонять!

(От автора: Для меня было неприятным сюрпризом то, что сайт втихую обрезал эту повесть, даже не предупредив. В ней 61 часть, а не 11. Полностью можно прочесть здесь: http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/137212/ или здесь: http://www.stihi.ru/2007/06/20-1595 )