Жалкая попытка написать современную сказку

Призвал как-то царь Кретинограф Мудрейший самого могучего богатыря своего Бруслана и, мутными очами грозно вращая, молвил он ему так.
- Гей, то бишь, гой еси, добрый молодец, Бруслан, свет Забулдыгович, дюже кручинимся мы, царь, по твоему безобразию жизни. Али ты в зерцало ничтоже не глядишь? Али не замечаешь, что уже шелом булатный с чела светлого на причиндалы богатырские съехал, а кольчугу ржа поела? А мож и сам поел, закусуя напитки непотребные… Пора, брат, пора подвиги тебе неслыханные вершить, дела несусветные благочинить. Славой себя от головы до пят покрыть, аки ты честной народ матом покрываешь.
Тут от гордости рыгнул Бруслан так, что купола у церквей послетали, а вороньё поганое с дерев наземь повалилось и попередохло все. И тогда добавил царь по-отечески, уже без протоколу и официёзу.
- Давай, слышь ты, витязь мой беспробудный, скачи на все четыре стороны, подвиги верши! Опосля, но не дюже скоро, ворочайся домой героем, ну а мы уж тут наградим тебя щедро, по-царски, зело-мало не покажется. Отчиним тебе полцарства, разворованного государства, и дочку свою в жены тебе дадим - Васю-Прекрасную На Лицо Ужасную. Короче, пшол вон отседова славой покрываться, а то жрешь, пьешь да смутьянишь тут только!
И такой ответ перед царем витязь могучий держал.
- Яволь, - хрипит. - Ваше Перстом деланное Величество. Чем скажешь, тем и покроюсь. Оно нам чай не впервой, хучь славой, хучь лавой. Покроюсь. Дозволь только, государь мой тугодумный, с матушкой проститься…
Царь аж ушами под короной всплеснул, и скипетр на державу уронил…
- Дык мать твоейная, - молвит, - ужо три года как померла, упокой нечистый зловредную душу ея.
- Видишь, царь, горе-то у меня какое!
С этими словами сел Бруслан на коня заморского, зебру, и прочь поскакал, бренча доспехами, блестя прорехами. Царь же перезвездил его трижды и плюнул во след, благословляя.
Долго ли, коротко ли скакал витязь – то одной зебре ведомо, ибо спал Руслан всю дорогу богатырским сном и даже три раза с коня падал, но не проснулся. Токмо прискакал он в итоге к заколдованному мосту через Поганую речку. А под тем мостом Змей Горилыч сидит, лютое похмелье в трех головах справляет и носки любимые починяет. И так ему плохо от речки Поганой, что аж пальцем огненным шевельнуть не может. А тут еще Бруслан как завизжит грозным басом.
- А ну вылазь оттеда, чучело трекочанное, на свет Божий!!! Биться будем. Шланг ты гофрированный, гусеница навозная, мутант тройного одеколона. Вылазь! Усеку твои головёшки на раз-два, и пепельницы из них сделаю!
Осерчал Горилыч от слов таких несправедливых. От слов, прямо сказать, огульных. Отложил он в сторону носок свой недоштопаный и наружу из-под моста вылез. Да такой огромный и свирепый с похмелья, что о многих своих словах пожалел Бруслан. Крепко пожалел… И только собрался Змей Горилыч спалить богатыря огнем своих страстей, да как глянул он на коня заморского, зебру, в глазах у него потемнело! Во всех шести. Так и умер он окаянный от ужаса невыносимого, хохота гомерического и белой горячки тож.
А Бруслан непобедимый уже по лесу темному рыщет, Кощея Бессмертного ищет. С Днём космонавтики видать поздравить хочет, и до ста лет дожить пожелать… Кто ищет, тот завсегда найдет. Приключения на свою богатырскую задницу. Нашел и Бруслан Кощея. Тот на полянке сидит, ножи да вилки в себя втыкает, бессмертие свое проверяет. За тысячи лет совсем головкой слаб стал, сердешный…
Бруслан подскакал к нему. Сам, ибо зебру пастись отправил. Подскакал и спрашивает сурово.
- А правда ли, костлявый, что смерть твоя в яйце?
- Правда, - бурчит Кощей. – Не помню только в каком. И в чьем! – ухмыляется, явно издеваясь, старый маразматик.
Осерчал Бруслан, да призадумался. Это ж сколько надо яиц переколотить, чтобы до нужного добраться. Так из-за старого скелета чего доброго полцарства перекалечишь, народ без яиц оставишь. А жрать что? Исстари Россия яйцом жила! Поэтому приколотил Бруслан покамест Бессмертного Кощея к пеньку березовому, чтобы опосля разрешить сей ребус яичный, и прочь поскакал. Уже на зебре заморской, обожравшейся травы-белены.
Много он еще подвигов совершил. Водяного утопил в родном болоте, у Бабы Яги отнял костяную ногу и в ступе истолок её. А старушке заместо нее другую, еще лучше вставил, которую у избушки на курьих ножках оторвал. И стала избушка уже на курьей ножке. С Соловьем же Разбойником Бруслан такой подвиг учинил, что птах российский со своего дуба теперь ни ногой! Лишь изредка доносится из густой листвы жалобное кукареканье.
Пришел час и домой ворочаться. Прискакал Бруслан ко дворцу. Прискакал, покакал на всяк случай пред тем как пред очи государевы явиться, и в палаты царские отправился. Увидал богатыря царь и от радости неописуемой лицом позеленел. Чуть не взвыл от счастья.
- Ну что, Кретинограф, - молвит Бруслан, - славой я покрылся – живого места не найти! Весь народ молится матерно – меня, героя, славит! Изволь отчинить полцарства дурного государства и дочуру ко мне в опочивальню сей же вечер привести!
- Сбрендил? Али контузило тебя в ратном бою? – Ласково Кретинограф отвечает. – Пол страны изломал-изгадил, так тебе теперь вторую на разор подавай?! Нет, касаемо доченции проблем и возражений нет! Забирай стервозу с очей моих долой да живите-поживайте, гумна наживайте! Но пойми, ветеран ты мой на голову инвалидный, полцарства – это тебе не пол-литра! Даже не полтора и не два! Царством управлять – это тебе не ржавой железякой, что ты мечом-кладенцом сдуру зовешь, махать. Тут надобно политику знать! Так что, жалую тебе три бочки спирта нашатырного, чтоб ты в себя пришел и боле не городил бы ереси про полцарства, и пять бочек спирту питьевого, чтоб не шастал в след раз никуда, ибо покуда ты под рукой, вреда от тебя меньше. Всё! Не благодари, а вон иди с глаз долой за царскою наградой, а то у тебя из уст дюже болотной водой смердит вперемеж с сивухой самогонной.
Так и стали они жить-поживать, счастием своим народ поражать. Токмо конь заморский зебра зимою лютой копыта отбросил. И шут с ним. Точнее, сначала шут, а за ним уж и конь. Но это уже другая сказка!