Ты с райских кустов состригаешь сухую листву,
присядь на чуть-чуть, подержи мою скрипочку, Отче.
В молчанье губами припасть к Твоему рукаву,
да речь не пускает: бормочет… бормочет… бормочет…

не сделать и шагу: всё кормит с руки — на убой!
Но что-то осталось во мне от загласного зренья,
в котором слова превращаются в свет голубой
и, расплываясь, теряют любые значенья —

там сбудется всё и отхлынет, как эта листва.
Небесные пчёлы мою соберут медуницу,
и свет отворится и спрячет в свои рукава,
на самое дно, где лишь музыка длится и длится.