Творчество господина Колганова. В двух словах не объяснить, надо понаблюдать экстаз авторов рифмы, почитать дружественные слова о его творчестве.

Александр Сорокин



Я знаю Леонида Калганова еще с начала далеких 80-х. Помню, как впервые увидел его на одном из поэтических семинаров, действующих тогда под эгидой московского комсомола и СП СССР. Неизгладимым осталось впечатление от авторского чтения стихов. Об этом стоит сказать отдельно. Кисти рук его по мере декламации как-то невообразимо переплетались и скрючивались, как будто он набрел случайно где-то в глухих зарослях на клубок змей – ползучих гадов, – как это у него описывается в одном из стихотворений; а тот надрыв, с которым он выдавливал из себя каждую строку, наводил на мысль, что вот-вот с ним приключится удар. Прямо-таки Достоевский перед эпилептическим припадком. Но заканчивался последний звук стиха, от густо пунцового лица отливала кровь, и Леонид смиренно и как-то по-детски улыбался, а окружающие облегченно вздыхали, мол, слава Богу, на этот раз пронесло. Другими словами, в поэзии Калганов, если привести Высоцкого, рвется «из сил, из всех сухожилий», а в обиходе предстает тихим, отзывчивым, даже застенчивым человеком.

И другой источник))

Литература абсолютна - но техника всегда относительна. При этом речь идет вовсе не о технической бездарности, а лишь о том, что мастер (и только мастер!) может позволить себе определенную долю свободы. Это удел школяра и дилетанта - слепо следовать канонам метрики, тоники, силлабики (в конце концов - пунктуации по учебнику для пятого класса).

О пунктуации я не зря. Обилие синтаксических тире в стихах Леонида Колганова - не от незнания пунктуации и не от неумения. Синтаксическое тире - указывает и одновременно делает паузу для осмысления. Три тире в одной строчке для Леонида Колганова - вовсе не перебор.

Так же и с тоникою. Которая в колгановских опусах аки ветром колеблема - неровно пульсирует, как когда ощупываешь запястье в ночь кончины от тифа сгорающего комика. Но не об этих корнях и не об этом первоистоке я говорю.

Странно, что Колганов живет именно в наших палестинах. Ему как поэту здесь не место - в этой трамвайной сутолоке прозослагателей и стихоложцев. Когда-то я уже обмолвился, что он поэт имперский в добром понимании этого термина. Опять повторюсь - он поэт имперский. В том самом смысле, в котором имперскими были Марина Цветаева периода "Лебединого стана" и Максимилиан Волошин тех же лет.

Кстати, именно оттуда эта захлебывающаяся, эта обрывающаяся на полувздохе тоника, это самоощущение последнего нерва, еще соединяющего разодранные сухожилия. Колганов далек от ностальгически-созерцательного левантизма Евгения Сельца (эту фамилию я называю лишь потому, что при всей разнице мироощущений и школ Колганов и Сельц литераторы примерно одного поколения и немалой одаренности. Впрочем, эта параллель ничего не значит и ни к чему не обязывает - любое деление, возрастное ли, либо по приверженности традиции есть условность).

Из стихов Леонида Колганова выплескивается адреналиновая синкопированность - спровоцированная чем угодно, гневом ли или любовью, отвращением или восхищением. Адреналин же не выделяется в моменты равнодушья.