С благодарностью М.А.


Я заканчивала медицинский колледж, и за время учёбы изучила много разных дисциплин. Но мне не терпелось проверить себя на практике: смогу ли я делать уколы, выдержу ли неприятные запахи, которые являются непременным атрибутом любой больницы и многое другое, о чем я даже не подозревала.
И вот настал тот самый долгожданный день, когда наш курс отправили на практику. Я получила направление в республиканскую больницу - санитаркой в хирургическое отделение - и предвкушала, что буду помогать на операциях, но оказалось, что моя работа заключается в мытье полов по палатам и подаче судна лежачим больным.
- Что ж, - рассудила я, - и это нужно делать, - и приступила к работе.
В нашем отделении было семь палат. Были и такие лежачие больные, за которыми ухаживали близкие. В последнее время можно за плату получить койку в той же палате, где лежит родственник, чтобы ухаживать за ним.
Про молодую женщину, которая заботилась о больной Калининой из пятой палаты, я так и подумала сначала, что она купила место в палате, пока не вышла в ночную смену.
«Таня», - услышала я, когда вошла в палату мыть полы перед сном.
Это говорила безликим голосом Калинина. Обыкновенная пожилая женщина, мало чем привлекающая к себе внимания: тихая, спокойная. Я поняла, что это она обращалась к своей родственнице. Так и было. Женщина, сидевшая на стуле в ногах койки Калининой, тут же поднялась и подошла к ней.
- Что, мама? – спросила Таня.
- Помоги сестричке, - тихо произнесла Калинина.
- Конечно, - согласилась тут же Таня.
- Что вы, - опешила я, - не положено это. Я сама.
Но Таня приняла активное участие в уборке. Она поднимала стулья, вытаскивала судна из-под коек. Высокая, стройная, она ловко перехватывала стулья и аккуратно ставила их, ни разу не задев койки и не стукнув об пол.
В пятой палате из шести коек одна была свободна, почему я, видно, и подумала, что на ней спит Таня. Но заходя пару раз в палату ночью, я видела, что Таня сидит на том же стуле в ногах матери. Не знаю, спала ли она, потому что голова ее была опущена на руки, которыми она облокотилась на железную спинку койки.
Эту же самую картину я наблюдала и следующей ночью. Таня читала матери перед сном какую-то толстую книгу, когда я зашла с ведром и шваброй. Мне даже показалось, что я перепутала и зашла не в палату, а в чью-то комнату, потому что от этих двух женщин веяло домашним уютом. Остальные больные в палате кто слушал Танино чтение, кто спал. Я растерялась: было нелепо шурудить шваброй под койками, но Таня, кивнув матери головой, закрыла книгу и легко поднялась со стула. И опять она ловко переставляла стулья и судна, а мне казалось, что рядом со мной незримо присутствует ангел.
Всю неделю моего ночного дежурства Таня помогала мне. Она не позволяла ухаживать за матерью, упреждая меня во всех попытках подать или вынести судно. И никогда я не видела её раздражённой. Когда Таня обращалась к матери, её лицо словно освещалось изнутри каким-то неуловимым светом. Впрочем, Калинина также смотрела на Таню. Каждый раз, когда я видела их двоих, меня не оставляло ощущение, что между ними существует какая-то тайна.
Однажды я пришла на смену пораньше и услышала, как в сестринской говорят о Калининых.
- Я бы так не смогла, - сказала молоденькая медсестра, - знать, что мать умирает, и ждать смерти.
- Дура ты, она наследства, небось, ждет, - ответила ей другая медсестра, поопытнее, из процедурной, - третий месяц сидит возле койки, не работает, значит, есть денежки-то у них.
- Откуда у них деньги? – возразила третья, - были бы, так не сидела б дочь-то по ночам, а койку купила.
- А может, она экономит? – возразила ей процедурная, - зато потом прокутит сразу всё после смерти-то материной.
- Ты бы язык свой придержала, - пристыдила её третья, - будто у тебя матери нет.
- Ну, есть, ну и что с того? Сиделку-бы наняла, - отпарировала процедурная, - что теперь, обеим умирать?
- Ей ведь всего пятьдесят, - вздохнула третья.
- Кому? – спросила молоденькая.
- Да Калининой, - ответила та, - а дочке ее двадцать пять.
- Дочка эта чёкнутая. Ей говорят, что у матери последняя стадия рака, а она врачу в ответ: «Я верю, что мама выздоровеет».
Дальше я не слышала, о чем они говорили. Мне захотелось поскорее пойти в пятую палату, чтобы взглянуть на Калининых, судьба которых почему-то так взволновала меня. Я подошла к двери, но не осмелилась открыть её, потому что сквозь стеклянную верхнюю половины двери увидела: Калинины были в палате одни. Мать лежала, а Таня сидела возле нее. Они молчали, просто и хорошо молчали. Таня сидела к двери спиной, и было видно только лицо ее матери, которая улыбалась. Что-то изменилось в ней, но что? И вдруг я поняла, что Калинина - совсем не старая женщина и что на щеках её появился здоровый румянец. Я постояла в оцепенении некоторое время, а потом тихо отошла от двери.


Со времени моей практики прошло несколько лет, но я до сих пор помню пятую палату, в которой получила самый важный урок, урок любви и узнала о чудодейственной излечивающей силе.