Я учусь забывать. Так падать
в осень учится лист, удара
оземь не ожидая. Память –
по душе ей абракадабра.

Ах, как любо ей тенью пальца
по гравюре елозить... Полноть,
не пристало в ее копаться
мне забавах – довольно помнить,

что учусь забывать. Твой образ
мерно тает в чернильных пятнах,
пусто нА сердце, пусть, оно враз
очутиться готово в пятках

за ненужностью, не из страха,
что, по сути, и страшно. Помесь
этих противоречий стряпать –
не по мне, мне довольно помнить,

что учусь забывать и бархат
интонаций, и голос. Разве
потому не порхать, а каркать
нам, что мы забывать горазды?

Что клише, если оттиск – клякса?
В мыле бьется крылатый пони...
Не в чем клясться и нечем клясться –
и довольно! Довольно помнить,

что учусь забывать, слегка мять
папиросу. Хандра... Подагра...
Я ли лист беспокою? Память?
По душе мне абракадабра.

Папироса цветет, моргая,
рвется горечь кормить и пoить,
по эстампу фата-моргана
разлилась, мне ж довольно помнить,

что учусь забывать...

И вновь, спасибо за добрые слова, Аннике.
А последняя строка... Без нее стишок мог бы еще долго разворачиваться по невидимой спирали. Она как-бы приостанавливает его постоянное развитие. Может быть даже слегка искусственно. Словом, прием, использованный в последствии лишь однажды, в Адажио.