Ты не целуешься. Так лижется щенок:
доверчиво, безропотно и кротко.
Ты думаешь, что все предрешено,
И ты со мной по счастью идиотки.
А ветер медленно, толчками простыней,
размешанных дорожными столбами,
раскачивает мир за нить теней
под облаками… облаками…

Угонщики в бездонном шевроле,
затерянном в пшеничной зыби поля...
От пепла, исцеляющего боли,
до сигареты на измотанном руле -
весь длинный день предчувствием намолен.
В нем дым и тлен вступают в параллель
двух наших душ, что просятся на волю
по простоте, согласию ролей…

Плывут в зрачках моих на запад,
к дальним штольням, обрывки неба.
Вечность. И под ней –
губной гармошке, что брюзжит так недовольно,
я поверяю таинство корней, cвое родство
с рассыпанным зерном, со вкусом соли
в основе губ твоих. Родимое пятно,
едва заметное, с твоей лодыжки, сонный,
я забираю в память заодно…


Иерусалим, 1996 год

Не каждый Клайд найдет свою Бонни. Но жить на грани это прекрасно, потому что они всегда чувствовали себя живыми до последней клеточки кожи. И не важно, какие эмоции их захлестывали. Действительно, повторы придают размышлительности стихотворению, а еще есть в мелодике и ритме что-то от хода машины и от резины времени.