- Ты полюбил и этим виноват?"
Безмолвны губы, - все глаза сказали.
Я, в них смотря, вдруг оказалась в зале
Большого замка много лет назад.

Зал погружен был в темноту. Казалось,
Что он огромен жуткой пустотой.
Предельность же, что быть должна стеной,
В небытие вселенной простиралась.

" То bе оr поt to bе" здесь скажет Гамлет
Через четыре сотни лет, сейчас
В каминной глубине огонь погас,
Но живы угли и теплеют камни.

Возле каминного одра на пне,
Отделанном великолепным креслом,
Сидел старик, и было мне известно,
Что полон дум он о своей жене.

Оцепенев, стояла у стены
Недалеко от двери в зал огромный,
А старец полон был немой истомы,
И постигал потоки старины,

Не помню, сколько так я простояла...
От холода очнулась. – Я была
Одета в платье легкое для бала,
Какое позабыли зеркала.

А в зале том текло другое время, -
Не танцев тел, но хороводов душ.
От камня стен тянуло смертью стуж.
И призраков произрастало семя.

Я шевельнулась, чтобы подойти
К камину, обогреть своим ладони
От теплящихся углей и достойно
Свой взгляд и старца взгляд в один скрестить.

Но, прикоснувшись к моему плечу,
Невидимый во тьме, мне кто-то молвил:
- Не место здесь тебе, пока на троне
- Спокойно не сидится палачу".

Я замерла, а плечи согревались
От той руки, что тронула меня.
Воскликнул старец: "Принеси огня!''
- Замерз..." - Во мне зашевелилась жалость.

Мой собеседник к старцу подошел.
Не видела его лица, спиною
Стоял ко мне он. Я была стеною,
Холодною и скользкою, как шелк...

Из боковой двери, неся поленья
Сосновые, шмыгнул к камину раб,
Сложил их, опустившись на колени,
И вновь исчез, попятившись во мрак.

- Закир, зажги, - старик сказал чуть слышно.
И тот, второй, нагнулся над костром.
Сначала было все темно, потом
Черты фигуры озарила вспышка.

Я ничего опять не поняла,
А значит, неподвижно продолжала
Стеною быть, бесстрастностью кинжала,
Раз без меня пока идут дела.

Всегда мне были действия скучны,
Но эти были так необъяснимы,
Логичны так и так неуловимы,
Что мне казалось, будто вижу сны.

Огонь в камине медленно струился:
Спокойный, ровный, был он тих и чист,
Как будто не огонь - бумаги лист
Лежал и белизной своей светился.

Шло время, и изменчивость его
На пламени каминном отразилась,
И письменами углей становилось
Полотнище огня. Рука Богов

Чертила эти вечные скрижали.
И изменилось что-то в этом зале.
Сужалось время и пространство в нем,
Ведомое божественным огнем.

Старик, сидящий молча у камина,
Казавшийся мне до сих пор невинным,
Беспомощным, свой проводившим век,
Был не совсем обычный человек.

Одежды тьма сменилась серым пеплом,
А пряди, что тускнели сединой,
Бесстрастностью сверкали вороной,
И взгляд его не выглядел нелепо;

Он грозен был, как молний водопад,
И чернота зрачков огонь ловила
С такою устрашающею силой,
Что в камень превращался встречный взгляд.

Огонь в камине насыщался цветом,
Набухший кровью принятых им жертв, -
Теперь он не был бледен или мертв:
Он оживал и свирепел при этом.

А двое те, склонившись над огнем,
Казалось, знаки пламени читали,
Беззвучно губы их слова шептали
И сумрак оборачивался днем.

Все это выглядело так обычно,
Но здесь, сейчас; а там, где я жила,
Считались колдовскими их дела. . .
Огонь же кровью наливался бычьей.

И зрело нечто в глубине его
Вдруг звук возник и прозвучал, как выстрел.
Огонь дробился, множился на искры,
Сравнимые лишь с поступью шагов.

И ожил зал. И, как аплодисменты,
Огонь ревел. И был, как взмах крыла,
Плащ с капюшоном, что меня скрывал,
Накинутый все тем же незаметным.

Затрепетали тени по углам,
Задвигались, засуетились, будто
Отпущена всего одна минута
На представление их зеркалам.

И жили тени сами по себе,
И капюшоны их, как мой, скрывали
Глаза, А искры трепетно бежали
По полотну огня, как по судьбе...
Но только двое знаки те узнали...

А тот, кого сначала стариком
Я понимала, взглядом устремился
Куда-то вдаль, в невидимые лица.
Я капюшон подвинула тайком,

Чтоб разглядеть самой, что он увидел:
Их было сорок, опустивших взгляд.
Они стояли, как солдаты, в ряд
И как монахи, шедшие в обитель.

Послушность и решительность сплелись
В фигурах их в таинственность обряда.
Но только я не отрывала взгляда
От старика. - Они смотрели вниз.

А тот не в рясе серой был, но в тоге.
Белела ткань. А в складках багровел
Огонь, пожравший миллионы тел,
Которые в знак жертвы взяли Боги.

Не старец, но могучий, сильный муж
Пред воинством своим сидел на троне.
Каштан волос подобен был короне.
Огонь плевался жаждой новых душ.

Огонь горел. Он что-то говорил.
Нет, то Закир произносил знаменья.
Слова звенели, как стихотворенье.-
Струна моста тянулась без перил.

Опасность натяжения назрела.
И мышцы напряглись, стал выше стан:
Уже не сорок их, а больше ста.
Глядящих прочь стремительно и смело.

А в зале посветлело от огня,
Который растекался по поленьям.
Лежали руки мужа на коленях
Так нежно, будто гладили меня.

Он был так женственен и светел ликом,
Струились белизною кудри вдоль
Его лица. А взгляд был исподволь
Направлен и уже не ранил пикой.

Ни капли в нем тревоги о былом.
Он весь сегодня, настоящий, мягкий,
Двуликий Янус, вездесущий Яхве,-
Насквозь. но вскользь, в упор, но под углом.

И вместе с мягкостью сливалась мудрость;
Из-за нее, наверно, в первый раз
Взглянув на лик его, я обманулась,
Приняв за старость зрелость юных глаз.

В камине продолжалось бормотанье.
Огонь шептал невнятные слова.
Запахло дымом, кругом голова
Пошла моя, как от благоуханья ...

И ладаном огня дыша в бреду,
Я понимала незнакомый говор.
И знала я теперь: пути другого
Нет, кроме этого, каким иду.

Вдруг тот, на троне, оглядев собратьев,
Сказал: "Я запретил вам плод любви.
Был плоти вкус замешан на крови,
Он запятнал однажды наше платье.

Не женщины опасны, страшен зов
Их душ, закованных в объятья страсти.
Тогда любое чувство их - Любовь,
И состояние любое - Счастье.

Так ни одна из женщин не должна
Узнать о нашем таинстве. Мы сеем
Не в лоне, а в умах. И это семя
Прощенье наше, а не нам вина".

От этих слов все сжалось у меня
В груди. Казалось, даже сердце
Оцепенело и уже не бьется,
Испуганное тайнами огня,

И тем, что эти тайны обнаружив,
Свою единственную погубила душу,
Я так была в тот миг поражена,
Что поняла вдруг: Я - его жена.

И потому лишь здесь я оказалась,
Что Он призывно думал обо мне.
Сама себе приснилась в страшном сне
И тайну, мне опасную, узнала.