В темноте конюшни что-то ворочалось и дышало, но для тридцатитрехлетнего Сергея, коренастого, невысокого, темноволосого с ранней проседью крестьянина эти звуки были привычны. Да и конюшня была своя, досталась от отца. Все уголки здесь с детства знакомые, где, бывало, прятались во время игр. Сергей взял стоящие в углу вилы и стал выбрасывать из стайки навоз. Почему-то вспомнился отец, которого вот уже семь лет как сослали в Сибирь. Туда ли на самом деле его увезли или в другое место, теперь не знает никто. Ни одной весточки от него так и не было. Отец, когда его забирали, уже на выходе из дома, повернулся на пороге и сказал Сергею, глядя пронзительными полными неба глазами:
- Помни, в честь кого мы с матушкой тебя крестили, - сказал и пошел по дороге за телегой, на которой сидел конвойный, в сторону райцентра.
Сергей тогда устраивался на работу в машинный двор, но после отсылки отца его туда не взяли, и Сергей стал хозяйствовать потихоньку, отрабатывая добросовестно трудодни в колхозе. Жена Сергея Мария после родов сына (вторым ребенком), наотрез отказалась рожать дальше. Она была недовольна тем, что муж не добытчик. Выходила замуж в крепкий дом. Отец Сергея, приходской священник, был человеком хозяйственным. В ту пору в доме все было: скотина упитанная и утварь всякая, из городу привезенная. И дом пятистенок стоял ладный, смотрел гордо на улицу в четыре окна. А теперь Сергей в поселке последнего сорта человек. Сергей привычно терпел ворчание Марии. В семье у него была своя тайная радость: десятилетняя дочь, которая с рождения ходила за ним по пятам, упрямая и смелая, не хуже поселковых мальчишек. Нюта, дочка-то, глазищи вся в деда, как уставится на отца, так Сергей и вспоминает его…
Вот и сейчас, занимаясь обычной уборкой в конюшне, Сергей вспомнил о дочке, скоро ей рождение отмечать, а следом за нею всплыл облик отца. Сергей замер на минуту. Ему показалось, что в конюшне появился какой-то чужой звук. Нет, это было другое и не в конюшне, а внутри Сергея, который, казалось, слышал слова отца, интонацию, с которой тот просил его помнить свое имя. Сергей зябко повел плечами и еле сдержал дрожь от пробежавшего по телу холодка. Как же он забыл, завтра день его тезоименитства.
- Так вот почему вспомнился отец, - успокоился Сергей и, вычистив вилы, поставил их на место, а сам неторопливо пошел в дом вдоль палисада.
Конец сентября в родном краю, а в других он и не бывал, для Сергея был отмечен черно-красными тонами. Черным, потому что лист с деревьев к этому времени опадал, а снега еще не было. И в огороде торчали только головы капустных кочанов. Красным, потому что рябиновые грозди наливались огнем и вспыхивали яркими кумачами во всех палисадниках. Нюта собирала ягоды на суровую нитку и носила свежие бусы, подражая матери, которая норовила каждую копейку приберечь на наряды. Сергей добродушно усмехнулся, небось, сейчас Нюте платье мастерят к рождению-то.
Сергей только и успел пройти через сени и зайти в коридор, как следом за ним застучали кованые каблуки кирзачей.
- Начальство, - мелькнуло у Сергия, но это был участковый Семка Косачев с двумя незнакомыми милиционерами.
- Чего добрым людям в наших краях понадобилось? – Заворковала Мария, тут же выскочившая из-за занавески, отделявшей чистую горницу от кухни, только заслышав стук Семкиных каблуков.
- Дак книги запретные, сказывают, в доме храните. Не знаете, что ль, закону, - Семка отводил глаза от Сергея, - обыскивать или сами сдадите?
- Семен Кузьмич, откуда у нас книги? – закатила глаза Мария, - сроду мы никаких книг не читывали. Чай, у нас тут не изба-читальня.
Сергею почему-то был неприятен их разговор: бегающие глаза участкового, лебезящая перед Косачевым жена. Милиционеры молча подпирали дверной косяк, но стоило Сергею посмотреть в их сторону, как они ворохнулись настороженно, и один из них предупреждающе перегородил дверь винтовкой.
Когда Семка пошел к выходу, Мария потянулась было за ним, но ее из дома не выпустили. За Семкой вышел один милиционер, а другой остался в доме. Сергей смотрел на носки его начищенных сапог, на форменное галифе, гордо торчащих из сапог, на сытое брюхо, нависающее над ремнем так, что не видно пряжки.
- Из района прибыли, у нас таких добрых людей нет, тут у нас одни худые, - почему-то подумалось ему про этого сидящего перед ним милиционера.
А тот, усевшись на лавке возле входной двери, не сводил бесстыжих глаз с тугого тела Марии. Она не могла усидеть на месте и кидалась из стороны в сторону. Из-за занавески выглянула Нюта, но мать прогнала ее и наказала Вовку, - это их младший, - сюда не пускать.
Не прошло и получаса, как Семка со вторым милиционером вернулись в дом. По стуку над головой было понятно, что все это время ходили они по чердаку. Семка сердито отряхивался от чердачной пыли, в руках он держал толстую книгу в темном переплете с защелкой сбоку, как у сундука. Сергей узнал отцовскую Библию, которая пропала в день его ареста.
Он не раз потом вспоминал в тюремной камере этот вечер. Сергей почему-то запомнил все детали происходящего до мельчайшей подробности, как будто это не его забрали тогда. Как будто не за ним рвалась из-за спины матери ревущая во весь голос Нюта. Как будто не его методично избивали в районной камере предварительного заключения. Как будто в тот вечер он, Сергей, перестал жить, а на его месте оказался кто-то другой, кто уже не вспоминал домашних трехдневных щей, не чувствовал горечи разлуки с родными, не ощущал физической боли…
Разом был отрезан и дом и что-то еще, что, как пуповина, соединяло его с миром живых людей.

***
Спустя десять лет по Белозерской дороге от парома шел человек. Согбенная его спина и сухие, шелестящие на ветру, как тростинки, волосы выдавали преклонный возраст путника. За спиной его болтался полупустой вещмешок, а человек шел уверенной походкой, словно знал дорогу. Стояло то осеннее время, когда листва уже охвачена огневеющим осенним пожаром, но еще не опала. И лес радовал глаз своим пестрым нарядом.
Навстречу путнику проехал свадебный поезд в несколько подвод. Он отошел к обочине, прислоняясь к дереву и пропуская свадьбу.
- После войны прошло три года, и в деревнях стало легче жить, вот и свадьба попалась, какая хорошая примета для начала нового периода моей семейной жизни, - подумал Сергей, - а это был он, состарившийся раньше срока. Он возвращался домой после долгого отсутствия, добираясь из далекой Сибири. Откуда и брались силы идти через пол России. Но Сергей помнил свою дочь, ее глубокие небесные глаза. За эти годы он так соскучился по ней, Марии и сыну, что теперь считал каждый километр, приближающий его к ним.
И вот, наконец, к вечеру он добрался до заветного отцовского, а теперь его родного дома. Сергей остановился перед ним, оглядывая его и не узнавая. Вместо штакетника дом окружал высокий тесовый забор, рябин в палисаднике не было. Там расположились грядки с овощами. Сергей поднялся на крыльцо и взялся за щеколду, но дверь сама отворилась с другой стороны, и ему навстречу вывалился пузатый пьяный мужик. Сергей еле удержался на ногах от такого груза, который свалился ему прямо в руки. Он усадил мужика на скамью возле двери, поправил на нем сваливавшийся картуз и опять поднялся на крыльцо. Из глубины дома послышался женский крик:
- Сказала же, иди на сеновал, неча дом угаром застить!
Сергей узнал голос Марии и вошел в холодные сени, затем прошел в коридор. Оттуда с ведром воды наперевес ему уже неслась Мария. Все произошло мигом. Ведро опростано на Сергея, и вот он стоит перед женой мало что худущий, да еще и насквозь промокший. А Мария орет:
- Семен, где тя черти носют? Тут шаромыжники по дому шастают, а ты вечно все проспишь.
- Мария, - негромко произнес Сергей, - Мария, здравствуй.
У Марии округлились глаза, она явно не узнавала мужа, но что-то в голосе его показалось ей знакомым.
- Мария, это я, Сергей, - опять повторил Сергей, но уже дрожащим голосом: его начинал пробирать озноб то ли от встречи, то ли от вылитой на него воды.
- Ты откуда взялся? С того света? Иди отсюда подобру-поздорову, уголовник проклятый! – Заорала вдруг Мария, - Семен, не слышь что ль! Выгони этого, и чтоб духу его здесь не было. – Она развернулась и ушла в горницу.
Сергей потоптался у порога, потом повернулся и пошел прочь из дома. Мужик на скамье, по-видимому, тот самый Семен, которого звала Мария, похрапывал во сне. Но Сергей прошел мимо, даже не глянув. Он уже догадался, что это Семка-участковый, и даже начал оправдывать свою Марию, которой куда было деваться, оставшись с двумя детьми на руках.
До парома он добрел уже под утро.
- Скоро рассветет, - думал он, глядя на тонкую полоску света над кромкой леса. Там, на той стороне Шексны, жил его младший брат, и Сергей решил добрести до него, а там видно будет. А пока он сидел на берегу реки, ожидая паром. Волглая одежда, начавшая было подсыхать во время ходьбы, неожиданно стала тяжелой и холодила тело, которое совсем не слушалось. Но Сергей и не хотел шевелиться. На душе у него было спокойно. Он привалился к косогору и стал смотреть на плавное течение реки, полноводной в этом месте, а потому и величавой. Темная ночная вода понемногу светлела, иногда даже в ней проскакивали искорки света, и Сергей улыбался им, словно один только их вид согревал его. Сергей не заметил, как начал дремать. Он вдруг увидел, что к нему приближается какой-то человек с книгой в руке. Сергей столько раз видел эту картину: как Семка-участковый возвращается с чердака и несет отцовскую Библию, поэтому нисколько не удивился этому видению. Но этот человек совсем не был похож на Семку, - ни на того прежнего Семку, ни на этого нынешнего, спящего под его домом. И чем ближе он подходил к Сергею, тем ему становилось теплее и спокойнее на душе.
- Сергий, возьми, - человек протягивал Сергею книгу, в которой он узнал отцовскую Библию.
- Откуда она у вас? – удивился он, - ее же конфисковали десять лет назад.
Человек молча улыбался и радостно протягивал Сергею книгу, и тому ничего не оставалось, как взять ее. Но как только Сергей коснулся темного переплета, вся его усталость, накопленная за годы скитаний, исчезла куда-то. И книга тоже исчезла, а человек своей узкой рукой, похожей на крыло, взял Сергея за руку и повел его к реке. И Сергей не замечал, что ноги их не касаются земли, и идут они не вниз, а поднимаются ввысь.

***
Восьмичасовой паром, выплывший из утреннего тумана, причалил к берегу и привез обратно свадебный поезд. Разгоряченные гульбой люди не чувствовали утреннего холода. На палубе играла гармошка, во всю ивановскую девахи голосили частушки.
- Смотрите, паря, - послышался удивленный голос с берега. Это вышедшие на берег обнаружили спящего на берегу странника. – Он же нам попадался, когда мы в район ехали! Точно, это же тот старичок! Ну-ка, Мить, ткни его, скажи, что паром ждать не будет.
Какой-то мужик, стоявший ближе всех к Сергею, очевидно, его и звали Митей, подошел к нему и потряс за плечо:
- Эй, давай вставай!
Но Сергей спал вечным сном. Ему снилось, что его доченька Нюта выходит замуж, и он дарит молодым отцовскую Библию - толстую книгу в темном переплете с защелкой, как у сундука. А Нюта, обнимая отца своими тонкими руками, радостно целует Сергия в нос, - так она всегда благодарила его.
- Смотрите, паря, он улыбается! - Голос говорящего задрожал и оборвался, и кто-то стал испуганно осенять себя крестным знамением.
- Чего боитеся? Это Ангел пролетел, сегодня же Радонежского память, а он завсегда с Ангелом своим приходит, - разъяснил испугавшимся землякам паромный дед. – Вишь в полнеба облако перьевое размахнулось, то крыло Его, задело, видать, покойничка, вот он и того. Чего боитеся? – еще раз повторил дед, - это странник, Божий человек, от его смерти худа не бывает. Езжайте себе с Богом, езжайте, а я тут с им побуду пока. Подводу только пришлите, а я тут с им побуду. – И под успокаивающее бормотание деда свадьба отъехала от реки.