Сначала дождь хлестал и лил потоком с крыши,
и я глядел в квадрат окна и долго слышал,
как бьются прутья струй дождя в мембрану кровли,
и я не знал ещё тогда, что всё запомню...

И я не знал ещё тогда, что всё замечу
из памяти, как из окна, где я жёг свечи,
и капал воск на нотный лист стекла за рамой,
и музыка и дождь лились сначала гаммой.

Под говор ставень, ветра гул и скрып качельный
вдруг стало можно угадать - виолончели!
Они молились, и клялись, и проклинали,
в созвучьях с воском и дождём вдруг застывали.

И обретали вечность, что дождём размыта,
она в картоне ль, в глине ль, иль соломой крыта:
клавиатур, клавиров пыль, волокна досок,
смычков, истёршихся средь струн, как Вещий Посох,

застыли немо под дождём сухою раной
и встали мощно предо мной стеной органа -
- дождливой влагою дыша близ виадуков,
виолончельная душа - лепнина звуков...

Мерцая в сумрачном нутре углём в камине,
свечи зрачок - кошачий глаз желто-карминный.
...Но вот из-за стены дождя - всё вновь иначе:
виденье звуков стало вдруг Стеною Плача,

но вот и плач уже застыл, как воск на нотах,
и стал рельефом на дожде, нектаром в сотах...
И вот уже дождя совсем почти не слышно,
лишь кошкой лунный луч скользит по мокрым крышам...

26.10.08

Где-то отдаленно всплывает образ Чюрлёниса, удивительного композитора и редкого художника. Живописные образы музыки преследовали его. И теперь мы можем видеть «Сонату солнца», «Сонату весны», «Сонату моря»… Виолончель часто звучала в его сочинениях. Может - молилась, может – плакала, вряд ли – проклинала… Никак не могу связать голос виолончели с тем, как «бьются прутья струй дождя в мембрану кровли», но вероятно, просто другое восприятие музыкального ряда. В целом, интересный, образный стих. Создает настроение.