Местечковый кантор был сед,
как зимняя береста,
и лет ему не менее ста,
и как осенний туман, он слеп,
и весь мир помещал в тесноватый склеп
за кухонной занавеской истлевшего холста.

И он был глух, как кладбищенский мрак,
молчалив и величествен, как обет,
когда в потёртый его лапсердак
опускали дань за тайну загробных бесед,
скудную плату из медных монет...

Он принимал от любого заказ,
качая головой, как фарфоровый китаец,
словно начиная ритуальный танец,
и забывался в азарте, впадая в экстаз...

Он всю жизнь и всегда только пел,
говорил то с Богом, то с душами умерших,
этот певчий, ничего не умевший
из бесчисленных земных и полезных дел,
он всегда и всю жизнь только пел.

Только КАК он пел!
Голос сначала немного хрипел
и поэтому он, извиняясь, моргал и смотрел,
чуть не плача,
но окрепнув, голос всё чище и выше звенел
и его окрыляла удача.
И Ангел, коснувшись его крылом,
мелькнув, летел
в открытый и свелый Дом,
в его алтарный придел.

Этот кантор - колдун, чародей и маг!
Он забрал моё сердце, а следом - и душу,
и забросил в раскачивающийся гамак,
и вот теперь я замираю и трушу,
возносясь к небесам и проваливаясь во мрак,
но всё ещё продолжаю слушать
голос, вознесённый над мраком и глушью
и надо мной, повергнутым в прах...

Я не знал из тех слов, что он пел,
ни единого тайного слова,
но пение преодолевало заветный предел
и я становился приманкой улова,
я сам звенел опереньем разящих стрел,
или бубенчиком на сети хитроумного птицелова:

"...о, наполни меня, я - сосуд пустой!
Из чего мне черпать, Боже, веру мою?
Подбери меня, Господи, колосом в поле твоём,
я с Тобою песню жнецов пою...
Если есть мне ещё надежда,
пусть и смерть не разлучит с Тобою,
мне спокойней теперь, чем прежде,
я всю душу Тебе открою..."

09.07.93.

Интересно, а что подвигло вас написать тогда это стихотворение.