Остаться в июле, в распахнутом настежь июле,
Где звон тишины позволяет забыть о продажах
В тревожной столице, гудящей прогневанным ульем,
А в клубе - кино или танцы, что, в общем, не важно.
Остаться в июле - босым, запылённым, беспечным,
Рыбалка, грибы, сенокос, продавщица в сельмаге,
И - воздух! Такие простые и вечные вещи,
Как водка и хлеб на промасленой сельдью бумаге.
Остаться в июле, гонять по лугам шоколадниц,
Сиеста в стогу, а потом - за фольклором к пейзанам.
Припомнишь Москву с изобилием пьяниц и задниц,
Постылые версты с тележкой по универсамам,
Возьмёшь - и останешься в этом июле навеки,
Войдёшь по колено сначала, чуть позже - по пояс,
В итоге погрузишься весь в полноводную реку,
И вниз по теченью отбудешь в бескрайнем покое.

...а где-то в районе Садового за монитором
появится юный стажер с непросохшим дипломом,
который однажды подумает, как это здорово,
остаться в июле (ну, или, как минимум, дома)

Замечательно сказано!
Когда есть постоянное место, где царит подобный июль, и ты его ежегодно посещаешь, то жизнь делится на две полужопицы. Одна - урбанистическая, с суетой столицы, с буднями, трудоднями, гомоном и смогом, с супермаркетами, пожирающими наши честно заработанные, словно прожорливые монстры. А другая - самогоночно-пасторальная. На природу, с пейзанами. Даже подумываешь - вот доживу до седин, выйду на пенсию и к черту, в деревню, подамся в пейзаны.