СВОДОНЕБ

А еще у меня был дядя.
Мамин брат, любимчик пяти сестер, единственный сын у моей бабушки. Ромка-змей, как было написано у него внутри курсантской фуражки. Он прожил у нас целый год, а потом папка отправил его учиться в летное училище, в Выборг, договорившись со своей ленинградской тетей о присмотре. Моего отца он боялся, боготворил и уважал безмерно. В нашем городе он работал на деревообрабатывающем предприятии, и считал, что меня создали специально для его, дядиного, развлечения. Чтобы дяде было не скучно. Он делал из меня Человека.
Обязательная программа включала стойку на руках, на голове, «мостик» и «центрифугу», - для развития вестибулярного аппарата, иначе меня бы не взяли в космонавты. Центрифуга – это когда дядя брал меня за руку и за ногу и раскручивал в произвольном направлении, требуя, чтобы после этого я упражнения не шаталась, смеялась и вообще излучала радость. Но самое страшное это было конечно «сальто-мортале». Это когда надо было сложиться пополам, просунуть руки в ноги, - дядя брал меня за запястья и разворачивал в воздухе, как листок бумаги.
Люди…Если вы любите своих детей, никогда не делайте им «сальто-мортале». Дети в ужасе. У детей нервы. После «сальто-мортале» ни о какой карьере космонавта и речи быть не может. Гори она огнем…
А еще меня можно было запихать головой в прутья балконной решетки, чтобы уши назад не пускали. Это было упражнение на выживание.
-Ты пойми, Смалехандра (производное от имени и фамилии), а вдруг ты попадешь в экстремальную ситуацию? Ты должна выпутаться! Давай, тренируйся…
Мне никогда не удавалось выпутаться самостоятельно. Я благодарю судьбу, за то, что она ни разу не предоставила мне шанса застрять головой в решетке, иначе я бы провалила экзамен.
Как-то они с соседом увлеклись моделированием. Настроили различных самодвижущихся конструкций на колесиках, с пропеллерами, которые приводились в движение закручиванием резинок-моделек. И им понадобился летчик-испытатель. Сначала они привязали кошку, - но та, хоть и была хромой, быстро показала им, кто в доме «кролик», расписавшись когтями на руках и мордах. И тут дядя вспомнил обо мне. А я сижу под столом, ничего не подозреваю, мычу в свое удовольствие, что-то рисую. Дядя извлек меня за шкирку из-под стола:
- Баба Шура, хочешь быть космонавтом?
Вопрос был риторическим. Ответа не требовал.
Они привязали меня к конструкции и стали запускать из одного конца комнаты в другой. Тележка стукалась об стенку, заваливалась, я ревела как белуга, конструкторы счастливо смеялись…
-Не реви, Сундучок, ты мужик или тряпка? Ты дочь летчика или чукча заморшая?
Хорошо мама пришла. И разогнала эту…Это конструкторское бюро…
А вот когда он брал в руки папкину гитару, мне очень хотелось стать космонавтом. И оказаться в космосе. Подальше. Какое же это было чудовищное брямканье и завывание! Я уходила на кухню, заткнув уши, а через пять минут соседи начинали стучать в стены и по трубам. Через некоторое время я заходила в комнату, в разгар веселья и мрачно говорила: «Не слышишь что ли? Соседи стучат…». «А…не нравится, Сундучиха? Тогда - «сальто-мортале»… - торжественно объявлял дядя.
Да уж лучше сальто-мортале….Когда играл папка, люди окна открывали, чтобы лучше слышать его гитару. Из-под медиатора лился хрусталь, а из-под пальцев бархат…Голос четкий, сильный, немного хриплый от сигарет… Арабское танго, его я могла слушать бесконечно… «За то, что ты красива…»
Дядя же терзал инструмент, не сообразуясь ни с музыкой, ни с ритмом, ни со здравым смыслом. «Ни петь, ни свистеть…»- огорченно говорил папка, а я злорадно усмехалась.
Это он меня подговорил написать в садике на книжке нехорошее литературное слово из четырех букв, потому что терпеть не мог воспитательницу. От моего вопроса: «А попадет?» отмахнулся. «Вас там тридцать человек, мало ли кто написал…» Ну да, тридцать человек. А писать и читать умею одна я. Вычислили мгновенно…Я шла домой, как на казнь. Мама скорбно молчала всю дорогу. А дома плакала. «Ну, могла бы написать «цветочек»…. Или «котенок»…. Нет, она написала именно это!». Дядя лицемерно поддакивал: «Ага, или «самолет» - хорошее слово!» Правда, потом уговорил маму не рассказывать отцу. Сказал, что я хорошая девочка, с кем не бывает, и что я больше не буду.

К слову, он прекратил обструкции, только когда мне исполнилось 13 лет. Последним испытанием меня на прочность было обучение езде на мотоцикле.
- Баба Шура! Когда я тебя ткну в правый бок, ты газуй. Когда в левый – тормози!
И раскачивал старенький «Иж-49» на полном ходу, изображая «боковой ветер», экстремальную ситуацию, заход на посадку. Старый крокодил…
Не то чтобы он образумился, нет... Он просто женился. Жена подарила ему дочку, и они вдвоем так его «построили», что он в их сторону смотреть боялся, не то, что…в космос запускать…
А пока он жил с нами. Водил меня в садик и с каждым днем я была все ближе и ближе к высокому званию Человек.
Вы можете спросить, почему не жаловалась родителям? Из-за Тунеядцев. Каждое утро, пока мы шли в садик, он рассказывал смешные истории из жизни семейки Тунеядцев, - мамы, папы, двух детей, кошки и собаки. Наверное, поэтому я люблю ненормальных Симпсонов, хоть мне за это стыдно. Эти истории были настолько забавны, что отказаться от них не было никакой возможности. А дядя ясно сказал,- будешь ябедой, не видать тебе Тунеядцев. Вот и приходилось молчать и готовиться в космонавты, хотя я уже тогда решила, что буду писать книжки. С картинками. Да и что не говори, а все-таки дядю я любила. И продолжаю любить…
Садик был далеко. И дяде приходилось делать круг, чтобы завести меня, а потом идти на работу. Сначала он перестал заводить меня в группу. Потом оставлял у ворот садика. Потом чуть подальше. Затем я одна шла уже от начала квартала. И наступил день, когда дядя прощался со мной у развилки, где ему нужно было сворачивать к себе на работу, я переходила сама маленькую автомобильную дорогу и бодро топала в садик. Это продолжалось до тех пор, пока нас с мамой, идущих домой, не остановила какая-то дворничиха. Какая, говорит, у вас девочка самостоятельная… Сама в садик ходит, через дорогу, аж во-он оттуда… «Откуда, откуда?» - переспросила мама. Мое сердце упало в валенки. Дворничиха показала рукой. Мама закаменела.
-Это не я… - сказала я.
-Ну, как же не ты… - сказала дворничиха. – И пальтишко синее, и шапочка…
-Мало ли пальтов… - упрямо сказала я.
Синих пальто с вышивкой действительно было мало. Точнее одно, мое,- тетя из Болгарии привезла.
Мама присела на корточки и попыталась вытрясти из меня правду. Но я держалась, как партизан.
- Хорошо, - вдруг неожиданно сказала мама. – Может, действительно показалось… Идем домой.
Хитренькая мама. На утро она просто проследила за нами и увидела то самое место, где мы с дядей тепло прощаемся. Она догнала дядю и отхлестала его по щекам прямо на улице. Ну и мне перепало - за вранье и укрывательство.
Вечером дядя домой не пришел. Позвонил. Сказал, что если мама скажет отцу, то он не придет вообще.
-Поздно, - холодно сказала мама. – Санька уже знает. А если не придешь, еще хуже будет.
Дядя пришел домой, как побитый пес. Хорошо, к этому времени я уже уговорила папку пощадить дядю, а это, между прочим, было нелегко. Поэтому дядя отделался всего тремя «сальто-мортале», правда, в классическом варианте. Это когда в воздухе руки отпускают, и человек, сделав красивый кувырок, плавно приземляется на ноги. Дядя три раза плавно приземлился на пятую точку, снес стол, задел люстру и стукнулся о кресло. Но даже не заревел. Потому что был мужик и вообще летчик. И кто знает, запросто бы мог стать космонавтом…