Спасибо, мне очень приятна такая ассоциация, Елена!

В моем маленьком внутреннем Пантеоне - у Вертинского особое место..
Его дочери, достаточно услышать голос Анастасии и ее любовь к отцу, чтобы все о нем понять..
Он шел к гармонии по битым стеклам, это трудно и красиво.Это дорого. Нам, оставшимся выживать сегодня. В его грассирующем ...ррррр....столько тепла и нежности, боли и доброты, что в качестве транка на сегодня две песни с утра про доченек моих, и в принципе можно еще на день или два сойти с ума от красоты в отдельно взяытом образе..

Я люблю этй байку про него, может кто-то её не знает, но в ней - Вертинский как на ладанке ...
Красивый и тонкий, и почему то очень свой...

"Спасаясь от наркотического дурмана, Вертинский оборвал все свои связи в артис­тическом мире и решил пойти добровольцем на фронт. О том, как это получилось, много лет спустя написала его дочь, Анастасия Вертинская: «Отец увидел толпу людей возле особняка купеческой дочери Марии Морозовой на Арбате. Это с вокзала привезли раненых. Их выносили на носилках из карет, а в доме уже работали доктора. Отец просто подошел и стал помогать. Врач присмотрелся к высокому пареньку и позвал к себе в перевязочную – разматывать грязные бинты и промывать раны.

- Почему именно меня? – спросит Вертинский позднее.

И услышит:

- Руки мне твои понравились. Тонкие, длинные, артистичные пальцы. Чувствительные. Такие не сделают больно.

За неспешной работой прошла ночь, другая, третья… Парень едва держался на ногах, но духом не падал, и в перевязочной ему нравилось. Врач, поняв, что с помощником повезло, стал учить его «фирменному» бинтованию. Вертинский успевал читать раненым, писать за них письма домой, присутствовал на операциях, которые делал знаменитый московский хирург Холин; запоминал, как мягко, но уверенно работает тот с инструментом…»

Через несколько дней Вертинский был официально принят санитаром на 68-й поезд Всероссийского союза городов, который с 1914 по 1916 годы курсировал между передовой и Москвой. Словно стесняясь своего актерского прошлого, он решил скрыться за псевдонимом «Брат Пьеро» – когда-то этот образ принес ему славу в Театре миниатюр, пусть поможет и на войне.

«Вскоре отец до того набил руку, освоил перевязочную технику, что без конца удивлял ловкостью, быстротой и чистотой работы, – писала Анастасия Александровна. – Выносливый, высокий, он мог ночами стоять в перевязочной, о его руках ходили легенды, а единственный поездной врач Зайдис говорил: «Твои руки, Пьероша, священные. Ты должен их беречь, в перевязочной же не имеешь права дотрагиваться до посторонних предметов».

Каждые 5 часов менялись сестры, а заменить Вертинского было некому – как-то раз ему пришлось проработать почти двое суток подряд.

В поезде велась книга, в которую записывалась каждая перевязка. Вертинский работал только на тяжелых операциях. Когда он закончил службу на поезде, а это произошло в 1916 году, на его счету было 35 тысяч перевязок.

Уже ближе к концу своей службы Александру Вертинскому приснился странный сон, который он любил пересказывать всем своим близким. «Будто бы стою я на залитой солнцем лесной поляне, – рассказывал он своей дочке Анастасии, – а на той поляне сам Бог вершит суд над людьми.

- Кто этот брат Пьеро? – вдруг спросил Творец у дежурного ангела.

Начинающий актер.

А как его настоящая фамилия?

Вертинский .

- Этот актер сделал 35 тысяч перевязок, – помолчав, сказал Бог . – Умножьте перевязки на миллион и верните ему в аплодисментах ».

Сон оказался пророческим – всемирная слава к Вертинскому пришла буквально сразу же по его возвращении в Москву. В 1916 году он пришел в арцыбушевский Театр миниатюр и предложил свой новый оригинальный номер «Песенки Пьеро». На этот раз никакой жеманности, никаких дурацких и пошлых шуток, все очень строго и аскетично.

«От страха перед публикой, боясь «своего» лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать смущение и робость, я пел в таинственном «лунном» полумраке» – так описывал свои выступления Вертинский в книге «Дорогой длинною…». Образ черного Пьеро, появившийся поз­днее, был иным: мертвенно-белый грим на лице заменила маска-домино, белый костюм Пьеро заменило совершенно черное одеяние, на котором ярко выделялся белый шейный платок."